— Так происходит почти во всех сферах человеческой жизни, — вмешался в разговор сосед Ильи слева. — Хотя бы потому, что в теории можно выработать лишь некое среднее арифметическое реальной жизненной ситуации. Опыт не заменят никакие теоретические знания.

— Как правило, приобретать опыт, не заручившись опытом предшественников, изложенным в теоретической форме, — это заново изобретать седло, — возразила Шаидар. — Но в обращении с живыми существами, конечно, куда большее значение имеет искусство управляться с ними, а не знания о режиме кормления или способах дрессировки.

— Всё на свете сделали живые существа, наделив свои произведения частью своей индивидуальности.

— Ну так можно чёрт знает до чего договориться! — рассмеялась она. — Вы, Мирдамар, известный любитель болтать незнамо о чем, лишь бы болтать.

— Кстати, я слышал, вы учились в школе Энглейи, — сказал мужчина, обращаясь теперь уже к юноше, а не к его собеседнице.

— Учусь. Как это говорят — заочно.

— Прежде я очень интересовался феноменом Видения. Действительно, мало кто из исследователей способен объяснить, откуда берутся истоки этого своеобразного искусства — с одной стороны, вполне магического, с другой — в чем-то совершенно иррационального…

— Ты говоришь об этом молодому человеку, который изрядную часть своей жизни считал иррациональной саму магию, — заметила женщина. — И сам факт её существования.

— Оставьте, госпожа Шаидар, магия — это точная наука. Но никому ещё не удавалось систематизировать и описать искусство Видения. И здесь стоило бы предъявить претензии Видящим. Такое впечатление, что они боятся делиться своими тайнами, чтоб не перестать быть нужными.

— Ерунда какая! — воскликнул Илья, не подумав, что говорит, может быть, не слишком тактично — Зачем им что-то скрывать? Всё равно их наработками могут воспользоваться только люди с соответствующими способностями. Но и расшвыривать информацию, которая не может быть понята, — кадкой смысл?

Мужчина обратил на него свои невыразительные глаза и, помолчав, сказал:

— Нет ничего принципиально непонимаемого. Есть только непонятое.

— А как вы можете понять то, что можно только Сочувствовать?

— Существует немало различных способов, К примеру, вдохновения писателя или художника я испытать не могу. Но об этом много сказано в художественных произведениях, изображено на картинах, словом, если художник или писатель талантлив, он сможет донести свои мысли и ощущения до зрителя и читателя. Так что если есть что-нибудь эмоционально недоступное другим и оно до сих пор не объяснено или не показано, это говорит либо о скрытности носителей информации…

— Либо о том, что не появился ещё талант, способный это объяснить, — снова вмешалась леди. — Вот появится у нас даровитый писатель-Видящий, и мы сразу всё узнаем.

— Возможно, дар Видящего как раз и не позволяет ему выражать свои ощущения на общепринятом научном языке. Если Видящие привыкают всё больше чувствовать, а не излагать то, что они делают, точным научным языком…

— Слушайте, вы какого доктора сочтете лучшим — того, который умными словами умеет объяснить, что за такая болезнь у пациента, или того, который чувствует, что у него не так, и поэтому точно знает, как лечить, но объяснить, как он чувствует, не может? — вдруг обозлился Илья. Ему показался обидным тон этого мужика, который к тому же судил о вещах, в которых не понимал ничего.

Шаидар бесцеремонно расхохоталась.

— Он тебя уел! Ну согласись!

— Пожалуй, — сдержанно улыбнулся Мирдамар.

Беседа за ужином текла непринужденно и настолько неэмоционально, что можно было решить, будто никого из присутствующих ни одна из поднимаемых тем не способна хоть как-то зацепить. Даже о важных, казалось бы, делах они разговаривали как о ничего не значащей, хоть и забавной, ерунде. Зашёл, конечно, разговор и о лорде Ингене, и о приближенных к нему людях. Как Илья понял по тону разговоров, лорд Даро не принимал у себя сторонников главного роялиста Ночного мира, хотя роялистов по убеждению среди гостей оказалось немало.

Покалывая вилкой мясо под каким-то очень вкусным соусом с овощами, юноша внимательно вслушивался в разговоры о политике, хотя изрядная их часть казалась ему очень уж смутной. Общее спокойствие и невозмутимость не позволяли с уверенностью определить, какие темы считаются тут важными, а какие — второстепенными, к тому же рядом не было Санджифа, способного подсказать или прояснить ситуацию, он сидел довольно далеко от своего друга.

— Я одно могу сказать! — заявил молодой парень, сидевший напротив Ильи. — Все эти разговоры насчет господина Ингена бессмысленны до тех пор, пока мы не поймем, чего же он на самом деле хочет.

— Легко предположить, что именно, — сказал Мирдамар.

— Простите, вы ему приписываете какие-то свои соображения, которых он не высказывал. Если бы лорд планировал захватывать власть, он бы предпринимал к этому какие-нибудь шаги, вы не находите? Пока — ничего. А удобные моменты ему представлялись и не единожды. Помните годовщину Дня-у-воды? Никогда его влияние не было настолько большим, как тогда.

— Хочу отметить, что войска Совета тогда стояли почти у самого столичного ориора, — произнес отец Санджифа. — Не упускайте это из виду, госпошлин Тервилль.

Для человека, у которого есть хороший план, это не стало бы помехой, — рассмеялся молодой лорд. — Просто надо признать, что у господина Ингена есть свой стиль и свои убеждения, в этом ему не откажешь.

Илья с любопытством посмотрел на Тервилля. Он почему-то вызывал симпатию.

— Вам нравится Инген? — спросил юноша-аурис.

— Нравится? Я бы не сказал. Признаю за ним благородство и последовательность, и стиль — я это уже говорил. Стиль не столько в поведении, сколько во взглядах; думаю, вы понимаете, о чём я говорю.

— Да, понимаю. — Илья вспомнил свой разговор с главой роялистов Оборотного мира.

— Понимаете, можно уважать противника, даже в чём-то восхищаться им, но тем не менее оставаться его противником. Видите ли, дед лорда Ингена был весьма даже последовательным антироялистом, воевал против императора, его сын, отец господина Кернаха, шел по его стопам. Согласитесь, надо обладать сильным характером, чтоб в подобной, весьма активной, я вам скажу, семье выработать какие-то отличные от общих взгляды и к тому же открыто заявить о них. Однако заявил и действует, надо сказать, довольно последовательно. Я люблю последовательность в людях. Люблю крепость характера и принципиальность.

— Разве вы не осуждаете то, что он делает, чтоб продлить себе жизнь?

— Осуждаю как факт. Для меня подобное неприемлемо. Но осуждать человека — это, знаете ли, слишком. О себе сначала надо позаботиться, а потом уже судить всех подряд.

— Но если Инген вызывает у вас такую симпатию, что же, в случае чего вы не выступите против него, даже если он решит захватить власть?