себя. В его майке, у которой снова сползает лямка. Будто пойманную в силки этими бессовестными руками. И его, такого невыносимо яркого, что пальцы снова ноют от желания забраться в густую рыжую гриву.

Голова начинает кружиться сильнее… Наверное, яд еще не отпустил…

— Ну, эй, — я выпутываюсь из его рук, хоть мне и не очень хочется это делать, — лучше скажи, где Дэймон.

— На кухне, — Генри чуть улыбается, глядя на меня. На мое пылающее от смущения лицо. Будто даже любуется им. Боже, до чего ему нравится меня вгонять в краску. Реально неисправимый кадр.

Дэймон и вправду тут. На мое счастье — он выглядит относительно целым, впрочем, не исключено, что все это благодаря регенерации демонов, она и вправду быстрее, чем лимбийская.

— Надо же, оклемалась, — хмуро бросает этот нахаленок, таращась на меня исподлобья, — и этот тебя и вправду не сожрал…

— Ты ушел с моими ключами, — сухо произношу я, — какого черта?

— Я вернулся, — Дэймон говорит таким тоном, будто это и все прощает, и при этом делает ему амнистию, — а ты? Какого черта ты ушла с места сбора души? Какого черта еще и полезла к чертовому исчадию ада?

— Слушай, ему точно в работе язык нужен? — Генри мурлычет это ласково, опуская подбородок мне на плечо и приобнимая меня за талию. — А то я посмотрю, он ему явно жизнь усложняет.

Он уже успел набросить на плечи какую-то синюю клетчатую рубашку, и её закатанные рукава обнажают запястья с четкими широкими шрамами от распятных оков.

— Тебе нельзя так рисковать и светиться в сводках, — я опускаю ладонь на его пальцы. Черт, до чего с ним тепло — невозможно просто.

У Дэймона, который на все это смотрит, глаза огромные, как двухпенсовики. Да, обнимашки с исчадием ада для лимбийки — довольно экстремальны по сути. Я не хочу сейчас еще больше себя компрометировать, поэтому отстраняюсь от Генри, пусть и без особого удовольствия.

— Моя сумка где?

Дэймон кивает влево. Там в углу действительно лежит та моя сумка, с которой я выходила на сбор души. И даже карман с шаром, в который я собирала душу, оттопыривается все так же.

— Надеюсь, ты не растаскал мое печенье? — я поднимаю сумку, шлепаю её на кухонный стол, дергаю язычком молнии. Нет, выходной паек явно пощипали.

— Нет, но я оплачивал им отвлекающие маневры для него, — Дэймон кивает в сторону Генри, — за просто так я бы даже друзей заступаться за святошу перед исчадием не уговорил.

— Это были твои друзья? — Генри хмыкает. — Ну, не повезло им.

Дэймон морщится, но скорее спокойно. Типа, все понимали на что шли. Эй, а где то самое хамло, что трепало мне нервы во время сбора души и до него?

Я кошусь взглядом на часы на запястье. И до меня доходит, что четыре часа дня после полудня — это вообще-то кошмар, если учитывать, что на смену я заступила около суток назад. Сначала сбор двух душ, потом ночь на Тауэр-Бридж, потом я приходила в себя после отравления…

Господи, Джо там, наверное, уже с ума сходит.

Я знаю своего друга даже слишком хорошо.

— Мне нужно возвращаться, Генри, — произношу я, опустошая сумку, выкладывая из неё все, что в ней есть, оставляя только шар с собранной душой и добавляя к ней второй.

— Оставь себе хотя бы половину, — тихо замечает Генри, — два отравления и два выхода в смертный Лондон только за эту неделю. Птичка, ты истязаешь собственную душу, и мне даже неловко, что из-за меня ты на это идешь. Но так ты и сама скоро сорвешься. Твоя душа не железная все-таки. Мне-то наплевать, сколько грехов за твоей душой. Но тебе-то не плевать.

Я опускаю руки и смотрю на него. Да. Мне не плевать. Но один паек на двоих — это ерунда какая-то. Тем более, что голод исчадия ни в какое сравнение не идет с моим.

— У неё будет дополнительный паек, — неожиданно напоминает Дэймон, — мы собрали бонусную душу, за неё будут премиальные.

Уфф. Это хорошо. Я уже и забыла про это.

— Ну, хорошо, — Генри кивает, — и ешь свои шоколадки сама, птичка. Ясно?

— Я попробую, — я киваю, — Генри, я не знаю, когда мне удастся выйти в следующий раз на смену. Я попробую завтра, но…

— Нет. Ты не будешь пробовать завтра, — рыжее чудовище качает головой, — по той же причине. Ты не будешь рисковать своей душой ради меня. Только с учетом этого я согласен тебя отпустить в Лимб. Демонеть ты можешь и со мной. Но там ты пытаешься остаться собой. И будешь ради этого не только урабатываться. Завтра ты спишь. Ешь. Отдыхаешь, в любой форме, тебе интересной. Ясно? Учую тебя в Лондоне… Мне стоит тебе рассказывать, что я с тобой сделаю в этом случае, а, моя птичка?

Его тон вдруг становится зашкаливающее эротичным. И щекочет мне фантазию нежным пером.

— Нет, пожалуй, не надо, — я тихонько выдыхаю, пытаясь не давать этому ход.

— Умница, моя птичка, — Генри расслабленно улыбается, опираясь плечом о дверной косяк, — такая сообразительная.

— Киса, нам, конечно, и так выдернут головы из плеч, но все-таки нам лучше поторопиться, — Дэймон произносит это неохотно, но на ноги встает.

Одно только покашливание. Такое красноречивое, угрожающее — и оно раздается из-за моей спины.

— Агата, — тут же поправляется Дэймон, чуть втягивая голову в плечи, — нам лучше поторопиться, Агата.

Так вот какие средства воспитания с ним работают… Жаль, мне недоступны…

Дверь я открываю ордерным ключом, запасной на всякий случай сую в карман брюк. Надеюсь, не забуду его там и не сдам в прачечную. И когда я открываю, дверь ведет в «кабинет сто двадцать», а иначе говоря — в комнату отдыха Штрафного Отдела. На диване уже сидит пара бесов, и как хорошо, что это мы видим их, а они — с той стороны двери нас не видят.

— Иди вперед, — я киваю Дэймону сама, просто потому что… Ну, вот потому. Позвольте мне больше ничего не объяснять.

Он смотрит на меня непонятно, затем бросает косой взгляд на Генри и пожимает плечами.

— Не тяни уж очень, контур временный, ты знаешь, —