— Только потому, что мне нет дела до религии, — ответил Ричард.

— Это верно, вам религия безразлична. — Голос Врассуна вдруг стал холодным как лед. — Вас и евреем-то назвать нельзя. Если бы они не испытывали к нам столь сильной ненависти, у вас вообще не было бы определенной личности. Вы еврей лишь потому, что вас ненавидят гои.[45]

— Я живу своей жизнью, опираясь на собственные ценности, — не стал спорить Ричард.

— Если, конечно, таковые у вас имеются.

— Я отвергаю вашу средневековую темноту и пытаюсь обрести свой свет.

— Вы одинокий человек, мистер Хордун, — медленно покачал головой Врассун.

— Лучше быть одиноким, чем поклоняться идолам.

— Идолам? — Голос Врассуна взлетел крещендо, и это удивило Ричарда.

— Да. А теперь, может, вы пропустите вступление и сообщите то, что хотели?

Врассун колебался. Неужели он действительно нуждается в помощи этого мальчишки? Неужели ему недостаточно собственного влияния? Если бы это был один, два или три человека из его собственной компании, другие торговцы даже не почесались бы. Но когда заодно выступают люди из двух разных фирм, они задумаются: «А вдруг следующим будет кто-то из моих?» Это станет для торговцев реальной угрозой, заставит их единым фронтом надавить на свои правительства, чтобы добиться экстерриториальности.

Патриарх клана Врассунов посмотрел на молодого Хордуна и подумал: «Мы партнеры, ты и я, и являемся таковыми уже много лет. Но ты начнешь понимать это только сейчас».

Он сделал глубокий вдох и сказал:

— У меня ваши долговые обязательства перед банком «Барклай».

— Это для меня не новость.

— Хотели бы вы получить рассрочку на выплату долга?

Ричард молчал. Совершив путешествие в глубь Китая с представителями Дома Сиона, он понял, что может открыть новые рынки, о существовании которых другие торговцы даже не подозревают, и заработать на них большие деньги. Возможно, их не хватит, чтобы расплатиться по всем долгам, но значительную часть погасить удастся. Однако, для того чтобы развернуться и наладить работу на этих рынках, понадобится время. Время, которого у него не было.

— Я вас слушаю, — проговорил Ричард, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.

Возвращаясь домой той ночью, он понял, что план Элиазара Врассуна — единственная возможность объединить торговцев. Он, как мог, старался выторговать для себя наиболее выгодные условия и был потрясен, когда в конце беседы Врассун сказал:

— Вам удалось заключить куда более выгодную сделку, когда вы были моложе.

Ричард попросил его расшифровать смысл этой загадочной фразы, но старик только засмеялся и спросил:

— Так мы договорились?

Вот тогда Ричард пожал ему руку, и этим рукопожатием сделка была скреплена. Он знал, что не должен посвящать Макси в детали.

«Если Макси узнает, на что мне пришлось пойти, чтобы получить трехгодичную рассрочку на выплату долга, он непременно кого-нибудь убьет, — думал Ричард. — Сначала, безусловно, Врассуна, а потом, возможно, и меня».

Щедрое финансовое предложение, сделанное старым Врассуном маньчжурскому мандарину, позволило заручиться его содействием. Мандарин был готов издать прокламацию, призывающую всех представителей гражданских властей «в полной мере распространить действие наших местных законов на всех без исключения граждан Шанхая».

Мистер Норманн Винсент окунул перо в чернильницу, стоявшую на высокой подставке для письма, и начертал на накладной «Оплачено», затем потер руки, чтобы вернуть чувствительность пальцам. Холод здесь, в Шанхае, был совсем не таким, как в его родном Лондоне, и, с тех пор как Винсент три года назад приехал на Дальний Восток, он постоянно болел. Он снял с шеи медальон и открыл его. Оттуда на него смотрело широкое искреннее лицо жены. На руках она держала младенца, их маленькую дочурку.

«Она уже не малышка, — подумал он. — Сейчас она, наверное, уже ходит и говорит». Винсент вздохнул, и дыхание, вырвавшись изо рта, превратилось в облачко пара.

Этим утром он поработал на славу и теперь решил вознаградить себя. Ресторан «Старый Шанхай» располагался в Старом городе, где иностранцам было категорически запрещено появляться, но кормили там изумительно, а по такому холоду, как сегодня, тарелка горячего супа тун была именно тем, в чем он сейчас нуждался.

«А может быть, даже суп с чудесными китайскими пельменями», — мечтательно подумал Винсент.

Аппетитная картина, возникшая в его воображении, заставила Винсента улыбнуться, и, поставив начальника в известность о своем уходе, он взял кашне и вышел из здания Британской восточно-индийской компании.

Оказавшись на еще не достроенной, приподнятой над берегом пешеходной дорожке, тянувшейся вдоль Хуанпу, Винсент посмотрел на Пудун и поежился, напомнив себе о том, что ему следует быть экономнее. Именно поэтому он и оказался в этой глуши — чтобы заработать. Однако сексуальные услуги, предлагаемые в ассортименте на противоположном берегу реки, являлись нешуточным искушением. Только в Пудуне можно купить плотские утехи по цене, приемлемой для клерка, занимающегося приемом и отправкой грузов.

Он повернулся спиной к чувственному искушению и направился навстречу наслаждению кулинарного толка, идя вдоль реки по направлению к Старому городу.

Вскоре после того как мистер Винсент свернул к ресторану «Старый Шанхай», в закрытый для иностранцев Старый город вошел еще один фань куэй, его знакомый, который вел конторские книги у Хордунов. Недавно этот человек завел себе новую девушку, и теперь ей требовался подарок. Он шел, насвистывая, бодрой походкой, а с его молодого привлекательного лица не сходила улыбка. Он еще не знал, что улыбается в последний раз в жизни.

Маньчжурские власти арестовали обоих мужчин. Им сковали руки и бросили в дыру в земле, где они должны были дожидаться решения своей участи. Войдя в Старый город, они нарушили закон, маньчжурский закон, и маньчжурский суд должен был определить, какого наказания они заслуживают.

Услышав об аресте Чарльза Дэвида, Ричард испытал острую боль. Он, как и Врассун, предложил троих своих сотрудников, которых можно было «осудить», и теперь утешал себя мыслью: «Кто-то ведь должен принести жертву. По крайней мере, это не один из добровольцев Макси».

Конфуцианец был удивлен, когда ему предложили стать председателем суда в процессе против двух европейцев. Обычно подобные дела сразу же отправлялись на рассмотрение маньчжурского мандарина, поэтому он чувствовал, что затевается нечто из ряда вон выходящее. Конфуцианец поторопился отправить сообщения Цзян и Телохранителю, и поздно вечером все трое встретились в его кабинете. Он выложил перед ними факты. Европейцев арестовали и обвинили в антигосударственном преступлении за то, что до этого делали практически все заморские дьяволы в Шанхае. Принятый маньчжурами закон о разделении не исполнялся с самого начала, однако сейчас, непонятно с какой стати, его вдруг задействовали в полную силу.