Но до конца преодолеть свое смущение Женевьева пока не могла. Свечи ярко горели. Она могла видеть его полностью, до мельчайших подробностей. Шторы не опущены. Кто угодно мог заглянуть в окно и увидеть их. Женевьеве на секунду стало жутко и стыдно. Но внезапно смущение прошло. Незадернутые шторы… Яркий свет свечей… Кто угодно может увидеть их… Все это, наоборот, подействовало на Женевьеву возбуждающе, придавая сложившейся ситуации особую прелесть и пикантность.

Возможно, она действительно стала той сладострастницей, какой притворялась перед Софией и Пандорой, когда сказала, что им во что бы то ни стало нужно завести любовников до конца сезона.

Как бы там ни было, Женевьева, нисколько больше не сомневаясь и чувствуя себя абсолютно раскованной, обхватила пальцами огромный фаллос, спустя мгновение губы ее сомкнулись на нем. Ее шелковистые рыжие волосы щекотали ему бедра, горячее дыхание обжигало.

Женевьева медленно и ритмично ласкала фаллос, иногда слегка прикусывала кожицу на нем. Бенедикт стонал от наслаждения. Тело сотрясала сладостная приятная дрожь.

— Женевьева… — хриплым от страсти голосом прошептал он. — О, Женевьева!

Что же она делает, эта ведьма, эта безжалостная рыжеволосая сирена? Она специально доводит его до высшей точки наслаждения, чтобы он удовлетворился прямо сейчас. А это никак не входило в его планы. Он хотел обладать Женевьевой полностью. Член его увеличивался и твердел с каждым ее движением.

Сколько он ни сдерживался, несколько капелек семени выделилось из него. Но Женевьеву это нисколько не смутило. Да ее теперь вообще больше ничего не смущало. Она слизала капельки. Он почувствовал, как закипает кровь, а тело сводит приятная судорога. Понял, что больше не может сдерживаться и удовлетворение вот-вот придет.

— Немедленно остановитесь, любовь моя, прошу вас! — С этими словами Бенедикт схватил Женевьеву за руки и резко поднял с колен. Удивительное дело.

Ласки возбудили ее не меньше, чем его. Глаза блестели от вожделения, на щеках играл румянец. Влажные губы блестели, и это делало Женевьеву еще более сексуально привлекательной и желанной.

— Но вы сказали, что вам это нравится. Или я неправильно поняла?

— Мне очень нравится. Даже слишком.

— Что значит — слишком?

— Это значит, что, если бы я не остановил вас, не смог бы сдержаться и удовлетворился бы прямо в ваш восхитительный ротик, — качнув головой, объяснил Бенедикт.

— Что в этом плохого? Ведь вы говорили, что нам нечего стесняться друг перед другом, — возразила она.

— Да, это так. Но до известных пределов. — Он жалел, что заговорил об этом, Женевьева, по своему обыкновению, поняла все слишком буквально. — Вы знаете, что такое эякуляция, знаете, что во время оргазма у мужчин выделяется семя?

— Я, конечно, наивна, но не настолько глупа, чтобы не понимать очевидных вещей, — обиделась Женевьева. Щеки залила краска стыда. — Когда у мужчины наступает оргазм, он выделяет семя, из которого рождаются дети. Но, — она нетерпеливо замахала руками, когда он попытался что-то ей возразить, — вы не вошли в меня, и потому я не могу забеременеть. Так что беспокоиться не о чем.

— Дело не только в этом. Да, вы не можете забеременеть, но… — начал он.

Женевьева его перебила:

— Тогда что плохого в том, если бы все так и произошло?

— Боже мой, Женевьева! Вы совершенно ничего не понимаете. Когда мужчина удовлетворяется, его фаллос похож на… — Он нетерпеливо затряс головой, злясь на нее за непонятливость. — Я не знаю, как вам это объяснить. Вы когда-нибудь видели картинки в книгах, где изображен вулкан, извергающий лаву?

— Конечно, видела. Но как вы можете сравнивать фаллос, из которого вытекает сперма, с извержением вулкана? — все не понимала Женевьева.

Бенедикт снова подумал, что ему не стоило начинать этот разговор. Но теперь делать нечего, она требовала объяснений, и ему волей-неволей пришлось продолжать.

— В чем-то эти два явления действительно схожи. Ни мужской орган во время оргазма, ни вулкан во время извержения не могут себя контролировать, — сквозь зубы процедил он. — И если это случится, когда мой фаллос будет находиться у вас во рту… Проклятье, Женевьева, как вы не понимаете! Неужели вы не боитесь попросту подавиться моей спермой, если это произойдет?

— Если это и произойдет, я не подавлюсь и не захлебнусь, не беспокойтесь…

Бенедикт вдруг представил, как это происходит. Картина неожиданно показалась очень соблазнительной. Но нет, этого не должно случиться. Он нервно заходил по комнате. Потом понял, что выглядит нелепо абсолютно голый. Он опять начал сердиться:

— Женщины и уж тем более леди не должны глотать мужское семя. Как вы не можете понять?

— Почему? — Она действительно не понимала. — Объясните мне.

— Я… Я не знаю. Не должны, и все, — уже начиная сердиться по-настоящему, отрезал он.

— Как же тогда женщины поступают с мужским семенем?

— Никак. — Бенедикт с трудом сдерживал раздражение. — Насколько я могу судить, дамы из высшего общества упали бы в обморок, если бы их возлюбленные или мужья предложили бы им подобное.

— Но почему? — не отставала Женевьева.

— Я думаю… Такие вещи не должны нравиться женщинам, а уж дамам из общества тем более.

— Но мне это нравится. — Женевьева присела на диванчик. — Значит, по вашему мнению, я не могу называться настоящей леди?

Разговор порядком утомил Бенедикта. Он устал разъяснять прописные истины.

— Нет, напротив, вы — самая благородная женщина, какую я когда-либо встречал.

Глаза ее заблестели от восторга.

— Рада это слышать. А джентльменам из высшего общества не нравится этот вид близости?

Бенедикт рассмеялся:

— Думаю, они пали бы ниц перед женщиной, согласившейся на подобное, стали бы целовать ей ноги в знак благодарности, но они не могут делать этого со своими женами и любовницами.

Женевьева о чем-то задумалась и помолчала с минуту.

— Возможно, именно поэтому большинство из них начинают ходить в бордели через несколько месяцев после свадьбы. — В ее взгляде появилось странное выражение.

— Женевьева! — неодобрительно глядя на нее, воскликнул Бенедикт. — Вам не кажется, что нам надо немедленно прекратить этот неприличный разговор?

— Бенедикт! — передразнивая его интонацию, воскликнула она. — Я хочу научиться доставлять мужчине неземное наслаждение. Но вы почему-то не желаете объяснить мне, как это сделать.

— Вы хотите, чтобы я научил вас премудростям любви, чтобы вы могли потом удовлетворить следующего любовника и произвести на него впечатление во время физической близости? — нахмурившись и подбоченясь, проговорил Бенедикт.

Женевьева на какой-то момент потеряла дар речи. Как он мог о ней такое подумать? Ведь она мечтала только о том, чтобы удовлетворить его. Ей и в голову не приходила мысль о новом любовнике. Кроме Бенедикта, ей был никто не нужен.