— Это только распалит вас и ничего больше. — Женевьева открыла входную дверь. Они стояли на пороге, их силуэты казались призрачными в неверном свете луны.

— Вы хотите, чтобы я остался у вас ночевать?

— Может быть, и хочу, — призналась Женевьева.

Улыбнувшись, Бенедикт обхватил ее лицо:

— Если я не уйду сейчас, то могу поступить не по-джентльменски по отношению к вам. Сегодняшний день был и так слишком… эмоционально насыщенным для вас.

— Вы так считаете?

— Да, вы очень устали. Может быть, сейчас не понимаете насколько. Но в другой раз, если вы все еще будете этого хотеть, я, возможно, соглашусь на ваше предложение и останусь ночевать. Надену ночной колпак и лягу с вами в постель. — Бенедикт напомнил ей когда-то сказанные слова.

— О, я так на это надеюсь! — воскликнула Женевьева. Глаза ее заблестели от радости. — Я так хочу, чтобы это настало как можно скорее.

— Ах вы бесстыдница! — засмеявшись, воскликнул Бенедикт. Но внезапно его смех оборвался. Он услышал странный, смутно, знакомый звук и не сразу понял, что это такое, потому что не ожидал его когда-нибудь услышать на мирной лондонской улице. Да еще ночью. Спустя мгновение он понял, что нужно делать, и успел предотвратить непоправимое.

— Быстро в сторону, Женевьева! — закричал он и в следующую секунду почувствовал резкую боль. У него закружилась голова, и он потерял сознание.

Женевьева не поняла, что произошло. Они стояли на пороге ее дома и спокойно разговаривали, потом раздался какой-то странный свист, и в следующую секунду Бенедикт тяжело повалился на нее. Она вскрикнула от неожиданности и отступила на шаг. Бенедикт как подкошенный упал на ступеньку.

В испуге Женевьева опустилась на колени и только теперь заметила, что его жилет в крови. Она вспомнила странный свист и сообразила, что в него стреляли.

Вне себя от ужаса, она закричала.

— Госпожа, повар приготовил прекрасный куриный бульон и молочный пудинг специально для вас. Вы не должны отказываться, вам просто необходимо пообедать. — С этими словами Дженкинс поставил поднос с принесенными блюдами на маленький столик перед Женевьевой.

Она сидела на стуле и смотрела в одну точку.

— Передайте повару, я очень благодарна ему за заботу, — грустно улыбнувшись, проговорила Женевьева. — Но я не голодна.

— Вы не ели уже несколько дней, ваша светлость. Вы должны съесть хоть что-нибудь, — озабоченно глядя на Женевьеву, продолжал настаивать Дженкинс. — Иначе вы и сами заболеете.

Но она покачала головой:

— Нет, спасибо, Дженкинс. Я просто не в состоянии сейчас есть.

Несколько дней и ночей Женевьева сидела у кровати Бенедикта и молила Бога о его выздоровлении. Ему сделали операцию, доктор смог извлечь пулю, но ранение оказалось очень тяжелым, у него начался жар. Бенедикт был без сознания, это продолжалось бесконечно долго, так долго, что измученная, испуганная до смерти Женевьева, боялась, что он никогда уже не очнется. Боялась, но продолжала надеяться, молить Бога о том, чтобы он спас Бенедикта. Она представляла счастливый миг, когда ее возлюбленный наконец откроет глаза и посмотрит на нее. И в его взгляде будет столько любви и нежности, что от одного этого она с трудом могла сдерживать слезы.

Он был очень слаб. Бледное лицо практически сливалось с подушкой. Из-за того, что его постоянно била лихорадка, Бенедикт был укрыт одеялом до подбородка. Он лежал на ее кровати, в ее спальне. В тот ужасный вечер, когда его ранили, Женевьева сразу распорядилась, чтобы слуги перенесли его сюда.

Наверное, никогда Женевьева не сможет забыть тот страшный вечер. Она кричала и билась в истерике, а он, не подавая никаких признаков жизни, лежал на крыльце. На крики сбежались слуги, и она смогла взять себя в руки и отдавать распоряжения. Благодаря ей все было организовано быстро и четко. Бенедикта перенесли в ее спальню, послали за доктором, принесли бинты и полотенца, которые Женевьева прижимала к его ране. Иначе он истек бы кровью до прихода доктора.

Женевьеве пришлось помогать доктору извлекать пулю, а потом накладывать повязку на рану, после того как врач зашил ее. Это было невыносимо трудно с расстроенными нервами, но Женевьева радовалась, что Бенедикт без сознания, не чувствует боли и не видит, сколько потерял крови. К счастью, не задеты жизненно важные органы.

Все время, пока Женевьева помогала доктору, ей не давал покоя вопрос, кто и зачем стрелял в Бенедикта. С ужасом она думала о том, что если бы выстрел был на несколько дюймов выше, то он бы погиб.

Но может быть, стреляли не в него?

Ведь не случайно это произошло возле ее дома. И если бы Бенедикт не успел оттолкнуть ее, услышав щелчок взведенного курка, ранили бы ее. Она более вероятная цель, поскольку стреляли туда, где за секунду до выстрела стояла она.

За эти дни Женевьева окончательно пришла к выводу, что, возможно, целью был не Бенедикт.

Женевьева ни на шаг не отходила от него. Не позволяла никому дежурить возле его постели. Хотела сама ухаживать за ним и ревностно оберегала его покой. Она позволяла заходить в комнату только доктору и Дженкинсу. Бенедикт метался в бреду и что-то бессвязно бормотал, ему часто приходилось менять белье, так как оно быстро намокало от пота.

Женевьева написала лучшим друзьям Бенедикта о том, что в него стреляли, пока он без сознания и в данный момент не может принимать посетителей, но она сразу же даст знать, как только ему станет лучше. Друзья Бенедикта, в свою очередь, написали о том, что произошло, его крестному отцу. Получив это письмо, тот сразу же поспешил к Женевьеве. Он хотел немедленно видеть Бенедикта, очень обеспокоенный его состоянием. Женевьева вежливо, но твердо отказалась провести его к раненому. Она обещала, что обязательно напишет, как только Бенедикт придет в себя и будет в состоянии принимать посетителей. Граф во что бы то ни стало хотел поговорить с крестником, о том, кто, по его мнению, мог стрелять. Но разговор пришлось отложить. Женевьева считала, что только она должна быть рядом с ним в эти тяжелые для него минуты, только она может обеспечить ему правильный уход.

Вернувшись к реальности, она виновато улыбнулась Дженкинсу:

— Пожалуйста, отнесите поднос с едой на кухню и передайте повару мои извинения. — Ее просто тошнило от запаха куриного бульона. Она до такой степени устала, перенервничала и измучилась, что сама мысль о еде была для нее невыносима.

— Повар очень расстроится, когда узнает, что вы отказались поесть, — укоризненно покачав головой, сказал Дженкинс. — И вам нужно набраться сил, чтобы ухаживать за его светлостью.

— Но я…

— Съешьте поскорее этот проклятый бульон и пудинг, не доставляйте Дженкинсу проблем, Женевьева, — раздался слабый голос Бенедикта.

— Бенедикт! — вскрикнула от неожиданности Женевьева. В этом возгласе наряду с испугом послышались облегчение и радость.