- Серебро, как золото, - шепнула я ему.

- Если кому-то и уступить, так только им, - ответил мне Паша.

Сожаление от понимания, что не мы будем стоять на верхней ступени пьедестала, было настолько лёгким, похожим на всю ту же серебристую, с золотым отливом дымку, что не тронуло сердце грустью. В этот самый момент я мысленно спросила саму себя, что такое любовь? И самой же себе ответила – любовь именно в этой дымке. Любовь в тёплых лепестках алой розы, во взгляде Пашки, устремлённым сейчас на стоящую в отдалении у борта белокурую девушку в чёрном платье.

- Я горжусь вами обоими, - сказал Рудов, приобняв меня за талию и посмотрел на Жарова. Крепко пожал ему руку.

Возможно, в этот момент им он гордился даже немного больше, чем мной. Потому что несмотря на травму, на боль, Паша сделал то, что сделал бы далеко не каждый на его месте – не сдался.

- Спасибо вам, Роман Юрьевич, - ответил он. – За то, что столько лет верили в меня. За то, - усмехнулся, посмотрев мне в глаза, - дали выбрать партнёршу. Да чёрт возьми! – он потихоньку засмеялся. Крепче пожал тренеру руку и, дёрнув на себя, хлопнул по спине, больше не сдерживая радости. Рудов тоже похлопал его. Качнул головой и вскинул вверх сжатую в кулак руку.

- Спасибо, пап, - сказала я тихо, осматривая арену.

Остановилась взглядом на дающих интервью Наташе с Тимом и опять улыбнулась. Поднесла к лицу розу и вдохнула свежий аромат, мысленно сказав спасибо Тиму за тот отрезок пути на льду, что мы прошли вместе. Потому что без прошлого настоящее было бы невозможно. А без настоящего невозможно будущее.

Оля

Вечер превратился в одну сплошную вспышку – яркую, разноцветную, наполненную поздравлениями и объятьями. Как ни хотелось мне остаться наедине с Тимуром хотя бы на несколько минут, сделать этого не удалось. Всё вокруг нас словно бы кружилось с неимоверной скоростью.

- Вечером, - только и сказал он перед тем, как нас позвали на пресс-конференцию. – Всё вечером.

- Да, - я сжала его руку, опасаясь, как бы это не стало поводом для разговоров, причём ничуть не меньшим, чем наши четыре на две пары медали – их с Наташей золото и значащее так много для нас с Пашей серебро.

Вот только вечером встретиться у нас тоже не получилось. Стоило мне, вернувшись в гостиницу, принять душ и прилечь с мыслью, что через полчаса я обязательно встану, стало ясно – нет. Усталость, как физическая, так и эмоциональная, накатила резко, волной. Всё, на что у меня хватило сил – отправить Тиму короткое сообщение с пожеланием доброй ночи и словами, что на сегодня я не способна ни на что. Ни на что от слова «совсем».

Разбудила меня Маша. Вернее, её сообщение в мессенджере, в котором она спросила, может ли зайти ко мне через полчаса.

Ответив, что буду ждать, я заставила себя подняться и включила стоящий на тумбочке чайник. Яркое зимнее солнце вовсю пробивалось сквозь неплотно задвинутые занавески. Раздёрнув их, я прищурилась, глядя на присыпанные снегом аккуратные улицы Берна.

Не успела я налить себе чашку кофе, в дверь постучали.

- Быстро… - начала я было, открыв дверь, собираясь сказать подруге, что не то что получаса – десяти минут-то ещё не прошло, но за дверью стояла вовсе не Маша.

- Я пройду? – спросила мама, посмотрев на меня. Холодно ли? Сдержанно?

Немного растерянная, я отступила, пропуская её в номер и только теперь заметила в её руках небольшой подарочный пакет насыщенного изумрудного цвета с серебристыми ручками-ленточками. Не знаю почему, но именно он показался мне самым ярким во всём этом утре – не солнце, не лежащий на тумбочке возле постели футляр с медалью, а именно этот пакет.

- Я тебя разбудила? – снова спросила мама, войдя в комнату вслед за мной.

К чему был этот вопрос, я не знала. Наверняка она почувствовала запах кофе. Наполняющий комнату.

- Нет, - ответила я.  – Я недавно встала.

- Хорошо, - она как будто испытывала неловкость. Так же, как и я.

Должен ли был кто-то из нас просить прощения? Было ли за что? Стоя друг напротив друга, мы молчали, зная, что ни одна из нас не сделает этого. Должно быть, я действительно повзрослела. Должно быть, она поняла это и поняла не в эту минуту, а раньше.

- Зачем ты пришла? – хотела, чтобы прозвучало это более отстранённо, может быть, даже жёстко, но вышло устало, на выдохе.

Запах кофе манил сделать глоток, и я, не удержавшись, взяла чашку. Тепло её обожгло пальцы. Сделав глоток. Я опять посмотрела на мать, тогда как та не сводила взгляда с меня.

- Принесла тебе кое-что, - сказала она наконец.

Я ожидала банальностей вроде «хотела поздравить тебя», однако не услышала ничего похожего.

- Открой, - подала мне пакет.

Пальцы мои коснулись ручек не сразу. Долго я молча смотрела в глаза женщины, во многом благодаря которой была здесь и сейчас. Без прошлого нет настоящего, без настоящего – будущего…

- Что это? – ленты легли в мою ладонь.

Отвечать мама не стала, отошла к окну и, повернувшись ко мне спиной и устремила взгляд вдаль. Лица её касалось солнце. Падая на волосы, оно золотило их, вырисовывало мелкие морщинки вокруг её глаз. Раскрыв пакет, я достала бархатную коробочку. Распахнула, хотя нужды в этом не было, потому что я и так знала, что внутри.

- Зачем? – тихо спросила я.

В коробочке на бархатной подложке лежала медаль. Золотая олимпийская медаль моей матери – главная в её жизни. Главная медаль в жизни любого спортсмена.

Снова повернувшись ко мне, мама расправила спину.

- Это мой тебе подарок, Ольга.

- Но…

- Не всегда я была права, - она подошла немного ближе, но разделявшее нас расстояние всё равно оставалось довольно большим. – Не всегда поступала правильно и принимала правильные решения. Не только в отношениях с тобой, но и вообще. Но я хочу, чтобы ты знала – я никогда не жалела о том, что родила тебя. Никогда не жалела о том, что ты моя дочь.

Сказав это, она пошла к двери. Я же так и стояла возле стола, держа в руках коробку с медалью. И только когда поняла, что мама вот-вот выйдет в коридор, бросилась следом.

- Мам! – крикнула, нагнав её уже на пороге. Порывисто схватила за руку.

Она обернулась ко мне. Слёз в её глазах не было, как и в моих, и всё же она первой обняла меня. Прижала, и я сделала то же самое.

- Вчера я сказала твоему отцу спасибо за тебя, - голос её зазвучал глухо. – Сегодня я говорю спасибо тебе за то, что ты моя.

- Мам… - выдавила я. Нет. Всё-таки вот они – слёзы…

- Ты можешь быть кем угодно, Ольга, - она отстранила меня. Сдавленные нотки всё ещё звучали, но вернулась и прежняя твёрдость. – Можешь жить где угодно и заниматься чем хочешь. От этого быть моей дочерью, ты не перестанешь.