НТР, урбанизация и сидячая цивилизация породили совершенно новые виды социальных противоречий. Они действуют на людей исподтишка, с непривычной стороны — не через сознание, а через подсознание, безотчетную работу нервов.

Эгоизируя подсознание людей, нервные перегрузки действуют на них так же, как раньше, по моему мнению, действовала частная собственность. Это как бы психологические заменители частной собственности, как бы ее пятая колонна в сегодняшней жизни. Они враждебны самым душевным, самым человечным идеалам людей, и их социальный вред тем разрушительнее, чем меньше мы осознаем его.

Ослабление и обезличивание чувств, рост их я-центричности — это как бы биологическая защита человека, эволюционное оружие, которое охраняет нашу психику от распада. Но не слепое ли это оружие? Не злее ли оно того зла, от которого защищает? Не служит ли лекарством, которое хуже болезни?

Кризисные перемены в наших чувствованиях породил механизм самосохранения — наши биологические регуляторы, которые таятся в подсознании, — и без участия воли, сознания. Здесь-то, пожалуй, и таится суть дела. Механизм самосохранения прост и я-центричен, и в этом его спасительная сила. Им движет принцип ближайшей пользы, сиюсекундного спасения, и он видит вперед только на один шаг.

Этот механизм природы родился в животном мире, и он был главной защитой от вездесущей смерти — когда только молниеносный, только бездумный бросок спасал от чужих когтей. У человека этот автоматический механизм тоже спасителен, когда идет схватка не на жизнь, а на смерть. Но в обычной жизни принцип ближайшей пользы чаще всего оказывается принципом дальнейшего вреда.

Когда видишь только на шаг вперед и не видишь последствий этого шага, тогда сегодняшний выигрыш дает завтрашний проигрыш, а тактическая победа ведет к стратегическому поражению. Это, видимо, общий закон жизни, который правит всеми ее сторонами — от здоровья человека до управления обществом.

Подсознательная экономия нервных сил не увеличивает эти нервные силы, а ослабляет их, делает полубольными. Спасая нас из одних ям, она заводит в другие, еще более глубокие; это тупиковый путь, наклонная плоскость, которая ведет к закату человеческих сил.

«Говоря про ослабление чувств, вы пугаете, что чем крупнее город, тем заметнее слабеют чувства. А я всю жизнь москвич, мне сорок лет, но на чувства не жалуюсь: работают как новенькие, нисколько не износились. Думаю, что они слабые у физически слабых, и им надо укреплять себя спортом, бегом, здоровой жизнью. Только не зарядкой (от трансляции ее на ушах мозоли), а настоящими нагрузками. Тогда и чувства будут нормальные». (Политехнический, октябрь, 1979).

На всех ли действуют нынешние нервные перегрузки? Говорить об этом можно только предположительно, потому что исследований тут почти нет.

Пожалуй, перегрузки больше действуют на горожан, чем на сельских жителей, и больше всего на жителей больших городов: ритм жизни там лихорадочнее, душевный «смог» урбанизации гуще.

По-разному, наверно, страдают от перегрузок чувства мужчин и женщин. В мужской психике рациональность сильнее, чем в женской, а эмоциональность занимает меньше места, и от этого мужские ощущения рационализируются легче, глубже. Зато женские чувства больше поддаются нервозности, засилью тягостных ощущений.

Сильнее, видимо, действуют перегрузки и на тех, у кого слабее тип нервной системы: их нервы ранимее, и они вынуждены заслоняться от перегрузок бронею потолще. Но значит ли это, что чувства у них ослабли больше, чем у людей более сильного нервного склада?

Если говорить точно, то у людей слабеют прежде всего короткие чувствования, эмоции, чувства-отклики на какие-то события — вспышки радости, гнева, страха, настороженности, удивления. Это как бы ориентировочные чувства, чувства-сторожа, сиюминутные, «событийные чувствования». Говоря совсем точно, слабеют нервные реакции, которые лежат в их основе[49].

Другое дело — чувства-состояния, чувства-отношения — любовь, дружба, уважение, ненависть, презрение, неприязнь… Это долгие, устойчивые чувства, и их глубина зависит от двух корней: и от силы нашей нервной энергии, и от нашей настроенности на эгоизм или эгоальтруизм.

У человека с более слабым нервным складом эмоции — чувства-отклики — могут быть беднее, чем у человека сильного склада; но если он «двуцентрист», а тот я-центрист, то чувства-состояния, чувства-привязанности у слабого могут быть глубже, чем у сильного. (Впрочем, так как чувства-состояния хотя бы наполовину зависят от силы нервных реакций, то обеднение этих реакций всегда обедняет и чувства.)

Но навсегда ли эти кризисные перемены в людях или только на время? Можно ли смягчить их, а если можно, то как?

Изменить ритм жизни, уничтожить минусы урбанизации, оставить только плюсы? Или изменить человека, усилить его приспособительные механизмы?

Чтобы обезвредить опасные стороны НТР, урбанизации и сидячей цивилизации, нужны, видимо, коренные перемены во всех главных областях жизни — от перестройки нынешнего города и нынешнего разделения труда до переворотов в детском воспитании, во всем укладе будней… Нужен переход к новой цивилизации — генеральное переустройство всей ткани современной жизни, всех нитей, из которых она состоит.

Что касается человеческой психологии, то переменами в ней управляют сегодня аварийные двигатели подсознания. Когда на помощь им придет сознание, оно, видимо, отбросит тупиковую тактику ближайшей пользы и создаст стратегию настоящей пользы — близкой и далекой, сегодняшней и завтрашней.

Нынешнее человековедение — еще один признак тяжелых социальных болезней — такой стратегии не создало. Оно не увидело опасных перемен в теперешнем человеке, не нашло защиты от них. Впрочем, самые чуткие отечественные социологи и психологи давно говорили о тревожных переменах в современном человеке. Но их тревогой, к сожалению, не заразилась — и не перевела ее в действие — официальная наука. Еще раз больно ударило по людям пренебрежение обществоведов к личной жизни, робкое приглядывание к новым проблемам, боязнь стратегических противоречий.