– Ой, бабка! – Лейкнир крутил головой. Все это его не очень вдохновляло: он подозревал, что в воображении старухи богатства тридцатилетней давности преувеличены раз в десять. – А что же вы так плохо встретили Торварда ярла? Он – очень могущественный человек и наш близкий родич. Вот кто мог бы помочь нам все вернуть!

– Никогда не надо надеяться на чужих! – наставляла бабка. – Эти фьялли заботятся только о себе! Они и сюда плавают только посмотреть, нет ли еще чего пограбить. А Бергвид конунг поможет! Не знаю, какие наглецы сейчас сидят на наших землях, фьялли это или квитты, великаны или тролли, но всех их можно с хорошей дружиной погнать взашей! Бергвид конунг имеет эту хорошую дружину! И он ведь всегда плавает вдоль побережья! Он всегда охраняет тех, кто друг ему, и никогда не причиняет ему вреда, не трогает их домов, кораблей, полей и стад! Он – законный конунг квиттов! Наш род снова будет богат и знатен! Это нужно тебе же, ты понимаешь, лоб здоровый?

– Понимаю! – Лейкнир усмехнулся. – Вот только что делать, если на наших старых землях уже сидит какой-нибудь хороший друг Бергвида?

На это старуха не нашла ответа, и Лейкнир пошел вместе с отцом косить, дав ей сколько угодно времени на размышление.

Вернувшись однажды к ужину, Лейкнир застал сестру за разбором рубашек, плащей, поясов, ковров и прочего такого добра.

– Это что – подарки к свадьбе? – Он через силу усмехнулся. – Ну, давай. Полезное дело.

– Да ну тебя, какая свадьба! – Эйра отмахнулась. – Я выбираю подарки для Бергвида конунга.

– Что?

– Ну ты что, оглох? Подарки для Бергвида конунга! Ведь Бьёрн поедет к нему, так не может же он поехать с пустыми руками! Мы передадим ему подарки от нашего рода! Чтобы он знал, как мы почитаем его доблесть и отвагу!

Эйра выпрямилась, прижимая к груди вышитый пояс с такой пылкостью, словно это сам Бергвид конунг. Глаза ее горели, взгляд стремился в далекие дали. Лейкнир сел на скамью, точно его не держали ноги.

– Отец! – Он оглянулся. – Это что, все взаправду?

– Я сейчас. Переоденусь. Иди умойся пока, – пробормотал Асольв и исчез.

В последние несколько лет собственный выросший сын, прижившийся в Каменном Кабане лучше, чем дома, олицетворял в глазах Асольва грозного Вигмара Лисицу. Поэтому он слегка робел перед Лейкниром, который всегда был так уверен в том, что правильно, а что нет, и в случае расхождений во взглядах старался уклониться от спора с сыном.

Лейкнир снова посмотрел на Эйру. Она разглаживала на лавке тканый ковер. Целую зиму у ткацкого стана простояла. С матерью вдвоем, и еще фру Уннхильд все с советами лезла. И теперь собирается подарить! Бергвиду Черной Шкуре! В награду за то, что он в бою, вместо битвы, как прилично мужчине, прикрывается колдовством, как злобная старая баба! Он дружит с ведьмой и всякой нечистой дрянью вроде морских великанов, а Эйра видит в нем великого героя – глаза горят, дух захватывает от восторга! «Наш конунг! Наш мститель!» Они все сумасшедшие! Только скажи им «сын конунга», так все женщины сразу слепнут, глохнут и глупеют. И видят великого героя, сошедшего с небес, в любом напыщенном болване!

– А что вы скажете, когда Вигмар спросит, где его сын? – Лейкнир вопросительно посмотрел на Эйру и поискал глазами Бьёрна, но того под рукой не оказалось.

– А он не хватится! – беззаботно ответила Эйра, любуясь цветными узорами ковра. Вереница красных кораблей под парусами плыла по синему морю, и на одном из этих кораблей ей виделась мужественная фигура славного Бергвида конунга. – Ведь он не сказал, когда вам возвращаться назад? Бьёрн и раньше, бывало, подолгу у нас жил. Вигмар же обещал прислать людей с известием, когда ваши слэтты вернутся. А они, может, до зимы не вернутся. И он будет думать, что Бьёрн просто загостился у нас.

– А потом? – мрачно спросил Лейкнир. Он, конечно, был бы очень рад, если бы слэтты не возвращались ни к зиме, ни вообще до самого Затмения богов.

– А потом я совершу великие подвиги и прославлю мой род! – подал сзади голос сам Бьёрн, в это время вошедший в гридницу. Раздобуду много золота и всего прочего, и отец будет мной гордиться. И тогда он меня простит. Ты когда-нибудь слышал, чтобы героя, увенчанного добычей и славой, дома бранили за то, что он ушел в поход без спроса?

– Ты так рассуждаешь, как будто тебе тринадцать лет, – сказал Лейкнир.

Бьёрн заливисто расхохотался, и Лейкнир сообразил, что ответил в точности так, как могла бы сказать Альдона.

– Ладно! – отсмеявшись, Бьёрн подошел к покрасневшему Лейкниру и хлопнул его по плечу. – Давай со мной, а? Вместе веселее! Мы же с тобой и так – все равно что братья, а разве братья ходят в походы один без другого? И битва – лучшее средство от любви, лучше всяких там рунических палочек![15]Верно говорю!

– Верно! – досадливо передразнил Лейкнир. – Откуда тебе знать?

– Чего? Я, по-твоему, не знаю, что такое битва?

– Нет.

«Что такое любовь», – хотел сказать Лейкнир, но не стал: неловко было говорить о любви, вообще произносить это слово перед людьми, которые заняты совсем другим, а над его любовью, его неизлечимым мучением, умеют только смеяться. Переодеваясь для ужина, он все еще думал об этом разговоре. Говорят, от любви люди глупеют. Не похоже, чтобы сам он поглупел – иначе он побежал бы к Черной Шкуре, высунув язык от усердия и капая слюной в жажде славы. А Бьёрн бежит, не будучи ни в кого влюбленным. О боги благие, как говорит она. Каких же глупостей натворит Бьёрн, когда влюбится?

* * *

По пути к Великаньей долине жилья и людей уже не встречалось, дорог и тропинок здесь не было, даже черных камней, отмечающих путь, на подходах к Турсдалену не имелось, и в этом словно бы содержался молчаливый намек, что человеческие дороги здесь оканчиваются и людям тут делать нечего. Этой глуши, самого сердца загадочной страны, опасались даже коренные жители Медного леса. Фьяллям, пожалуй, даже повезло в том, что они, чужаки, не слышали преданий и не знали жутковатой славы этих мест, иначе идти к Великаньей долине им было бы еще менее приятно. Но и сейчас они с непонятным тревожным чувством оглядывали глухие горы, казалось, от создания мира не видавшие людей, и, главное, не желавшие их видеть.

– Надо было провожатого, что ли, попросить, – ворчал Халльмунд, с неудовольствием озираясь. В этих местах его доблестный отец уже не бывал, надеяться было не на кого, кроме себя.

– Не заблудимся, – коротко отвечал Торвард. – Мне дорогу рассказали.

– Может, и не заблудимся, тебе виднее, – покладисто отвечал Халльмунд, который и сам был далеко не глуп, но от отца унаследовал святую веру, что конунг всегда и все знает лучше простых смертных. – Но только мне все мерещится, что тут каждая гора мне морду набить хочет. Понимаешь?