обратно с газировкой и четвертой чашкой кофе для себя, на ее место уже успела сесть настырная чайка. Софи пригнулась, когда птица перелетела на следующий столик.

– Все это так ужасно, – сказала она. – Словно смотришь кино, к которому ты все же в какой-то мере причастен, – если вы понимаете, о чем я. Патрик рассказал, что его отец сделал с той девушкой, но больше на эту тему он говорить не хочет. Мне, во всяком случае. На моей памяти Трюггве ни разу не причинил никому вреда. И близко ничего похожего не было. Вы в самом деле думаете, что это он виновен?

Эйра включила в своем телефоне диктофон и сделала вид, что хочет узнать побольше о семье Нюдаленов.

– А вы сами как думаете?

Софи смахнула упавшую налицо прядь волос и поменяла позу на низеньком диванчике.

– Мне тошно делается при мысли о том, что натворил мой свекор, когда был молод, – сказала она. – Как подумаю об этом, так сразу вижу его старое тело – он любит расхаживать по дому в одних трусах. Неужто можно так сильно обмануться в человеке? Ведь, по сути, на его месте мог оказаться кто угодно, – Софи сделала сдержанный жест в сторону остальных посетителей ресторанчика, которые сидели вокруг, утопая в низких диванах. Эйра отметила несколько парочек, которые еще не стали настоящими парами, в их разговорах ощущалась некоторая напряженность, да и улыбались они слишком часто, явно думая о том, как выглядят со стороны, что всегда бывает на первом свидании.

Своего свекра Софи Нюдален всегда считала добрым, но немного замкнутым и нелюдимым типом. Особо откровенничать он не любил, но она считала, что на севере все мужчины такие.

– Вот с Мейан было сложнее, я ее даже побаивалась поначалу. Вы не представляете, как она умеет ругаться. В итоге я заставила Патрика потребовать, чтобы мы жили в отдельном доме, сами по себе, иначе я больше сюда ни ногой. В конце концов, отпуск надо проводить весело, а не устраивая свары. Это же классика, свекровь и невестка, вы же понимаете. Якобы если я не скребу пол жидким мылом и не варю суп из сныти с крапивой, то от меня нет никакого проку. Кстати, в интернете пишут, что это сорняки. Вот и спрашивается, какая может быть от них польза?

Софи покосилась на телефон с включенным диктофоном, который лежал на столе. Эйра никак не могла решить, то ли она волнуется, то ли ее воодушевляет мысль, что ее слова будут увековечены. Шум ветра, скорее всего, тоже запишется, так что разговор в итоге будет едва слышен.

– И это при том, что я родом из Стокгольма, у меня хорошая работа, я зарабатываю деньги и все такое прочее, ну вы понимаете. Поначалу думаешь, что всему виной комплекс неполноценности, как ни крути, Мейан родом из деревни, а я – жительница большого города, но на деле это она смотрит на меня сверху вниз. Свекровь, похоже, думает, что я считаю себя особенной. Важничаю, строю из себя невесть что. Ну, разве это не разновидность расизма?

Эйра не ответила. Она взяла свой айпад, вышла в сеть и нашла нужную страницу. Софи Нюдален, кажется, ничего не заметила.

– «И вот теперь это случилось снова, – громко прочла Эйра. – Полиция отпустила маньяка. Он изнасиловал и убил, а теперь снова расхаживает на свободе».

– Чего?

– Это вы написали?

– Помилуйте, я такого не делала.

Эйра выложила перед ней айпад со скриншотом страницы Софи Нюдален в «Фейсбуке» со всеми персональными данными.

Софи застыла. Даже ее блузка перестала трепыхаться на ветру.

– Вы заходили на мою личную страницу в «Фейсбуке»?

– Ваша страница находится в публичном доступе.

– У вас нет права это делать.

– Больше двух тысяч пользователей поделились ссылкой на то, что вы написали. Мой коллега случайно узнал об этом от своей девушки. И вы называете это личным?

Софи Нюдален поглядела на Риддарфьерден и Сёдермальм с его крутыми скалами на противоположной стороне залива и опустила на глаза солнечные очки, которые все это время сидели у нее на макушке. Страница Софи не была защищена. Все, кто заходил на нее, видел ее записи. Скорее всего, она использовала свой профиль в соцсети еще и как место для рекламы своей компании, где работала, – они занимались оформлением интерьеров, – возможно, ей даже велели так сделать. Многие компании требуют от своих сотрудников, чтобы те использовали свои личные каналы для продвижения торговых марок.

– Я вправе писать, что хочу, – отрезала Софи. – У нас в стране свобода самовыражения.

– О чем вы подумали, когда сгорел дом?

– Мне стало страшно, когда я увидела дым. Я испугалась, что огонь доберется до нас.

– Вы не думали о том, что там внутри мог заживо сгореть человек?

– У вас есть дети?

– При чем здесь это?

Софи Нюдален подняла солнечные очки и окинула Эйру внимательным взглядом.

– Так я и думала, – наконец вынесла вердикт она. – Если бы у вас были дети, вы бы поняли. Главная задача любой матери – защитить их.

– Улоф Хагстрём каким-то образом угрожал вашим детям?

– Вы же были там в то утро, когда его арестовали. Потом вы снова его отпустили, даже не поставив никого об этом в известность. Вы ни на секунду не задумались о том, каково было нам.

– Я понимаю, что это могло причинить вам некий дискомфорт, – согласилась Эйра, вспомнив, что ГГ велел ей быть полюбезнее.

– Дискомфорт? – Софи Нюдален махнула рукой на чайку, которая бродила рядом с ними в поисках крошек. Та подпрыгнула и отправилась искать пропитания в другую сторону. – Он изнасиловал и убил девушку. Хорошо еще, если только одну. Я думала, что умру на месте, когда увидела его в доме, где только что скончался старик. Я просила Патрика сделать что-нибудь. Например, пойти и сказать ему, чтобы он убирался прочь отсюда, но Патрик высказался в том духе, что мы не вправе решать такое, что это его дом. Частная собственность. Он сказал, что лучше станет сопровождать меня, на пляж и в лес, повсюду, куда бы я ни направилась, но я разозлилась. До чего докатились! Я теперь не могу выйти из дома без мужа. Прямо Афганистан какой-то! Почему этот человек имеет право свободно передвигаться, а я нет?

– Мы задержали тех, кто поджег дом, – сообщила Эйра. – Они начитались комментариев в обсуждениях, начало которым положили вы, и решили кое-что из них воплотить в жизнь.

– Вы обвиняете в этом меня?

– Нет, – ответила Эйра с изрядной долей напряжения в голосе, – но я