ничего. Основание кровати для полных людей, без ножек и изголовья. Матрас и постельное белье, свернутые в рулон. Потертое кресло, два стула и стол, стереоустановка «Ямаха» с большими звуковыми колонками – все брошено как попало. Эйра насчитала семь картонных коробок и три черных пластиковых пакета.

– Пожалуй, и впрямь все на свалку, – сказала Ингела.

– Ну, на стереоустановку у нас места хватит, – возразила Эйра, – и на несколько коробок тоже.

Она заглянула в ближайший пакет для мусора. Изнутри пахнуло затхлостью. Полотенца, одежда. Все свалено как попало. Эйра пожалела, что не взяла в прокате машину побольше. Намерение попросить хозяйку жилья повременить с выбросом вещей уже не казалось ей такой хорошей идеей. Один хороший ливень, и все здесь отсыреет, покроется плесенью, ничего не останется.

Ингела опустилась на один из стульев.

– Я считала его неотесанным медведем, ненавидела его за то, что он дубасил в дверь туалета, когда я там сидела, за то, что без спросу заходил в мою комнату и совал свой нос в мои вещи – вся эта ерунда, из-за которой вечно ругаются брат с сестрой. Я ведь даже не поверила тому, что слышала, и все равно рассказала.

Она подтянула к себе одну коробку и открыла ее, вынула кастрюлю. Связка суповых ложек и столовые приборы, какое-то письмо. Ингела перевернула конверт.

– От мамы, – сказала она. Внутри лежало много писем, она осталась сидеть с целой связкой конвертов в руках. – Видите – они вскрытые. Улоф читал их, но ни разу ни на одно не ответил. Почему он этого не сделал? – Ее голос предательски задрожал, когда она взяла в руки конверт из плотной белой бумаги. – Я узнаю его. Приглашение на мамины похороны.

Ингела отвернулась. Эйра не знала, что сказать.

Она заглянула в ближайшую коробку. Пакет с быстроразваривающимися макаронами и банки консервированной колбасы.

– Чему вы не поверили? – спросила она наконец.

– Что?

– Вы перед этим сказали, что не поверили тому, что слышали, и все равно рассказали.

– О том, что Улоф последовал за Линой в лес, – Ингела сложила письма аккуратной стопкой, достала бумажный носовой платок и высморкалась. – Мой младший брат. В ту пору он еще увлекался моделированием. Клеил самолетики. Конечно, иногда в его комнате воняло не только по́том, еще бы, ведь ему было четырнадцать, и он здорово вымахал в тот год, но все равно я считала, что они просто брешут, что они врут, поэтому сама не понимаю, зачем я сказала это матери. Наверное, я была очень зла на него, точнее, в основном я злилась на родителей, они вечно мне все запрещали, хотя я была на три года старше, не то что Улофу, который мог допоздна шататься с парнями постарше. Лямзил для них сигаретки или пиво, или что там еще было нужно, чтобы водить дружбу с Рикеном, Туре и прочей компанией.

– Рикард Стриндлунд?

– Вот, значит, как его звали? Я уже не упомню всех, много времени прошло, но я до сих пор помню, как меня раздражало, что Улоф водится с ними. Парнями моего возраста, некоторые из них, вдобавок во всему, были довольно симпатичные, такие, с которыми любая девчонка захочет встречаться… Но меня все в нем тогда раздражало, я была слишком зациклена на самой себе и считала, что я…

Ингела посмотрела на письма, которые лежали на земле.

– Все говорили, что это он. Он действительно признался, так, может, это и в самом деле был он?

Первый утренний поезд прибыл в Крамфорс как раз перед обедом. В полицейском участке царил полный штиль. Пустые помещения, спертый воздух, и ни одной записки для нее с перечнем служебных поручений на день.

В обеденной комнате Эйра разыскала местную следовательницу, которая работала здесь уже целую вечность и, кажется, не испытывала потребности в отпуске. Ходили слухи, что несколько лет назад Аня Ларионова вышла замуж за русского, отсюда и такая фамилия. Однако обручального кольца на пальце у нее не было, и куда девался русский, тоже никто не знал. Кое-кто поговаривал, что она лишь пытается выдать себя за замужнюю даму.

– Как продвигается расследование? – осведомилась Аня Ларионова будничным тоном, каким спрашивают про погоду.

– Хорошо, – откликнулась Эйра, – правда, сейчас заняться почти нечем. Мы ждем результаты анализов.

– Тех вещей, что обнаружили в лесу?

– Угу. А у тебя как?

– Да вот жду тех, кто приехал отдыхать сюда на лето, – сказала Аня и глубоко вздохнула. – Они должны посмотреть фотографии краденых вещей, которые мы обнаружили в Лу. Наверняка найдут и свое добро, и мне придется объяснять им, что это еще не значит, что они могут взять и забрать его прямо сейчас. У меня была вчера одна такая парочка, у них сперли две японские ширмы с рисунком цветущей сакуры. Само собой, во всем Онгерманланде больше не найдется таких ширм, поэтому было трудно втолковать им, почему мы не можем просто поехать в Лу и привезти их сюда.

– А какие-нибудь особые приметы?

– Вряд ли. Сакура она и есть сакура, что с нее взять?

Эйра сполоснула кружку и попрощалась с Аней. После чего отправила сообщение ГГ с просьбой перезвонить ей при случае. Утреннее совещание перенесли, поскольку он находился на задержании в Хэрнёсанде, а остальные следователи, похоже, были заняты другими делами. ГГ перезвонил полчаса спустя, из машины по дороге в Сундсвалль.

– Нюдален молчит, – сообщил он, – ни слова не сказал с тех пор, как мы показали ему снимки тайника в лесу.

Эйра услышала в трубке группу U2, песню о месте, где у улиц нет названий, и ее охватила дорожная тоска.

– У тебя есть для меня какие-нибудь поручения?

– Мы ждем результаты анализов, они придут не раньше завтрашнего дня. Может, остались какие-нибудь недоделанные отчеты?

– Я собираюсь заглянуть в материалы по тому старому делу, – сообщила Эйра, – чтобы быть уверенной, что Нюдален там не засветился.

– Смотри только не задохнись от пыли, – бросил ГГ. Это прозвучало несколько рассеянно, словно он уже думал о чем-то другом. – И проследи за тем, чтобы ни один репортер не пронюхал о том, чем ты занимаешься. А то у них при виде старых дел тут же слюнки начинают течь, им почему-то кажется, что они клад нашли.

Потребовалось почти три часа, чтобы определить точное местонахождение протокола предварительного расследования в недрах архива. Нанятый на лето сторож помог ей вынести ящики из лифта.

Судя по документам, никто не заглядывал в материалы по делу после их сдачи в архив в 1996 году. На протяжении последующих лет несколько журналистов делали запросы, но получили