«Умм-насон…» – Умна отрешения заглушила страх и боль: ученик и ассистент должен быть сдержан и послушен. Должен!

Он уставился в окно: карета проезжала торговые пассажи и желтеющие бульвары, полные гуляющих бездельников. Среди них нет и быть не может учеников Великого: Учитель не одобряет пустой траты времени, такой, как катание на трамвае…

Болезненную пустоту под ложечкой ученик привычно списал на скудный завтрак и городскую вонь – но никак не на зависть бездарным и свободным.

Прогулочный трамвай, недавно пущенный гномами вокруг императорского дворца и центральных кварталов, зазвенел на повороте и остался позади. Карета въехала в парк при Магадемии. Здесь, в отличие от города, желтых листьев не было в помине. Светлейший, аспида ему в печень, любил цветы, и в угоду ему студенты расстарались: джунгли, сельва, степь, горные луга и вишневые сады цвели круглый год. А над всем этим возвышались восемь башен Магадемии, соединенные ажурными воздушными галереями на высоте четвертого-пятого этажей. Основной корпус Магадемии – сливочный песчаник, стрельчатые окна в мелкий переплет, мозаики, колонны и резные карнизы – вместе с цветными башнями строили по проекту самого Золотого Дракона, задолго до Мертвой войны.

– Ладно тебе, – Учитель неожиданно звонко расхохотался. – Хоть ты и дубина, но все ж память о безвременно почившей Магде Бастерхази… Или еще не почившей, а? Еще скрипит старушка…

Ученик вздрогнул, услышав имя прабабки, и про себя повторил старательно забытую фамилию: Бастерхази. Сегодня он должен получить право вспомнить, кто он есть: Рональд шер Бастерхази, последний из Ястребов Бастерхази, сподвижников Ману Одноглазого Проклятого. Должен!

– …почти внук мне. Ах, хороша была Магда… – Учитель причмокнул. – Не спи. Приехали!

«Почти внук» вскочил, не дожидаясь остановки кареты, распахнул дверцу и спрыгнул на черно-белые плиты внутреннего двора Магадемии. Опустил подножку, подал Учителю руку и склонил голову. Как только тот ступил на землю, достал с сиденья зонтик, веер, папку и шкатулку: пора исполнять обязанности ассистента, то есть вешалки. На трость опирался сам Учитель – при визитах в Конвент на него разом нападали хромота, глухота, слепота и склероз. Сильнейшая слепота: коляски с гербом Пламенной башни и светлую магистру Пламя с ассистенткой Учитель не заметил, пока по всему двору не пахнуло раскаленной медью и не раздалось насмешливое:

– Светлого дня, Темнейшие!

Дивной красоты шера-прим трех с половиной сотен лет от роду, похожая на костер – алые блики огня мешались с ржавью земли и лазурью воздуха, – помахала рукой и присела в издевательском реверансе, подобрав расшитые жемчугами кринолины. Ее ассистентка, беловолосая девушка лет семнадцати на вид – на самом деле шести десятков, чуть младше Рональда – повторила реверанс и подмигнула коллеге из-за спины патронессы.

Он склонил голову, сохранив полную достоинства кислую мину: упаси Двуединые, чтобы Учитель заметил на лице ассистента улыбку! И неважно, что смотрит в другую сторону. У Великого Паука восемь глаз, и половина даже не на затылке, а в самых неожиданных местах.

– И вам… – расплылся в улыбке Учитель, сделал широкий жест, мол, соблаговолите вперед, и добавил вполголоса: – Чирьев на языках, светлейшие.

Дамы не услышали: не для них было сказано. Зато один из столпившихся у подножия Лазурной башни студентов, смуглый и кудрявый первогодок с желтой перевязью факультета бардов поверх форменного белого сюртука, прыснул. Как же, величайший темный шер со времен Ману Одноглазого выглядит в точности как балаганный Злодей, которого всегда побеждает балаганный Герой. В ответ Учитель обернулся к насмешнику, нахмурил брови, потряс тростью и громко прошипел:

– Шишел-мышел! Плюнул-вышел!

Пестрая стайка молодежи невольно отпрянула от взблеска иссиня-черного огня: как бы Великий ни старался выглядеть забавным и безобидным, мощь Тьмы не спрятать. Но Великий желал, чтобы ему верили, и студенты верили. Они снова захихикали: ах, этот прелестный Злодей так мило шутит! Ах, наверное, учиться у такого оригинала – презабавно, повезло этому темному огневику… симпатичный, только блеклый… Что, три стихии? Надо же! С таким тупым лицом – и три стихии? Да нет, вот у декана Пламенной башни три – это же сила, вы видели вчера ее платье из живых саламандр?..

От зловонной пены чужих мыслей затошнило – не надо было прислушиваться. Но, к счастью, захлопнувшиеся двери Центральной башни отрезали Учителя и ученика от внешнего мира.

Здесь было тихо, свежо и безопасно. Здесь Учитель никогда его не бил, а иногда даже учил… напоказ и сущей ерунде – но об этом не думать, не думать…

– Выпрямись! Ты шер или погонщик ослов?

– Да, Учитель, – ответил он и расправил занывшие от паучьего шипения плечи.

Он старался шагать уверенно, широко, но папки выскальзывали из рук, шкатулка норовила прищемить пальцы.

– Хромой верблюд. Тьфу.

Учитель скривился и шагнул в отделанную перламутром арку подъемника. Ученик – следом. Несколько бесконечных секунд он дергал энергонити, дрожал, потел и не смел поднять глаз. Диск откликался еле-еле, всплывал косо, медленно и рывками, грозя в любой момент рухнуть.

– Единые боги, какой слепой ишак дал тебе третью категорию? За какие грехи мне такое?..

Ткнув ученика палкой, Учитель топнул по диску, и тот поплыл вверх по вертикальной трубе, минуя арки на каждом этаже – до последнего, седьмого.

– Любой из этих… – Учитель кивнул на дверь с гербом Конвента, весами, – давно бы выгнал тебя, дубина!

Восемь из девяти магистров были в сборе. Из-за двери полыхало сияние семи цветов радуги, блекнущее в снежных протуберанцах ауры Светлейшего Парьена. Даже смотреть на это буйство стихий было больно, а понимать, что сам никогда не будешь таким – еще больнее. Но за сорок девять лет в учениках пришлось привыкнуть: сам Темнейший подавлял не меньше, если не больше всего Конвента, вместе взятого.

Дверь распахнулась сама, и бесплотный голос древнего, как башни Магадемии, заклинания прошелестел:

– Чжань Ли шер Тхемши, Темнейший глава Конвента. Рональд шер Бастерхази, ученик и ассистент шера Тхемши.

Кивнув тихо переговаривающимся магистрам, Учитель похромал к своему месту в середине подковообразного стола, между Светлейшим Парьеном и Зеленым ире, единственным на всю столицу.

Рональд шагнул следом и глубоко вдохнул сладкий воздух свободы. Не настоящей, пока – не настоящей, как не может быть настоящим кусочек джунглей посреди снегов столицы. Но в этом зале Рональд хоть иногда мог быть самим собой: здесь никто, даже Великий Паук, Темнейший Г. К., Учитель и прочая, не мог прочитать его или тем паче воздействовать ментально без искреннего, высказанного вслух и по ритуальной формуле согласия. Магистры, несомненно, доверяли друг другу в полной мере – но традиции, ах, эти древние традиции! И какой екай их только придумал!

– Зачем ему зонтик? – ровно на второй секунде ковыляния Паука по залу послышался проникающий до самых костей, вкрадчивый шепот фиолетового магистра, Мастера Миражей: вот уже сорок лет по этой реплике можно было сверять часы.