местных остались охранять дом, и они напряженно смотрели на улицу, прикидывая свои шансы в случае беспорядков. Шансы были невелики.

— Один остается здесь, второй ищет хозяина, — скомандовал Стефан, и охрана молча склонила голову, с большим облегчением признавая его право отдавать приказы. — Приведите его ко мне в дом, и всех его людей тоже, кого увидите. Товары бросайте, все равно ничего не спасете. Кажется, начинается мятеж! Если толпа будет громить этот квартал, тоже идите ко мне. Приводите еще два-три десятка ребят покрепче и получите по десять золотых. Те, кого приведете вы, получат по три. Еда моя.

— Поняли, господин, — глаза стражников блеснули в предвкушении. — Тридцать крепких парней приведем, с ножами и дубинками. Кое у кого даже копья имеются, хоть и нельзя этого. Не извольте беспокоиться, не дадим хозяев в обиду.

Один из стражников быстрым шагом пошел в сторону гавани Неорион, что была на восточном берегу. Именно там работали купцы из земель франков и словен. И именно туда, к складам с товарами, к купеческим конторам потечет разъяренная толпа, если не добьется справедливости у властей. А она ее, скорее всего, не добьется…

— Десять золотых! — бурчал себе под нос стражник. — Почаще бы бунт был, что ли. Такие деньжищи!

А Стефан, придя домой, отвел Фабию с детьми в дальнюю комнату и велел не высовываться. Он зашел в каморку и снял со стены самый странный из подарков своего брата. Стефан ведь еще смеялся, когда тот показывал, как им пользоваться. Зачем такое дворцовому евнуху?

— Ну, господи, благослови! — сказал он сам себе, взводя арбалет с помощью железной штуковины, которая называлась «козья нога». — Надо вспомнить, как там Само показывал. Ага, вот так вроде бы! Ослабить! Взвести! Ослабить! Взвести! Кажется, все просто! Где стрелы? Ага, вот они!

Он положил арбалет на лавку, а сам опустился на колени перед иконой.

— Святая Дева Мария! Помоги мне, молю! Не дай свершиться убийствам, вразуми этих людей! Господи боже, как же мне все-таки страшно!

Большой Цирк был полон народа. Конечно, людей было куда меньше, чем на скачках, но и сегодня сюда пришли многие тысячи. Тут были лавочники, купцы и прочий люд, который был охоч до новостей и зрелищ. Константинополь разделился на два лагеря. Одни благословляли словен и франков, что везли сюда серебро, а другие, теряющие кусок хлеба, готовы были порезать их на куски. Если вначале из земель варваров шел мех, воск и мед, то сейчас все больше и больше везли железное оружие великолепного качества, украшения и даже ткани. Ткани были простые, грубые, но очень, очень дешевые по столичным меркам. И множество ремесленников, которые раньше молились за словенского князя, начинали его ненавидеть. Ведь проклятые франки и словене, укрывшиеся под вывеской торгового дома, не платили налогов, а значит, могли себе позволить обрушить цены, вгоняя честных тружеников — ромеев в нищету[38]. Народ бесновался, требуя к ответу власти.

Куропалат Феодор проследовал по крытой галерее, что шла из дворцовых покоев прямо в императорскую ложу. Император Ираклий вновь уехал в южные провинции, и вернется теперь не скоро. А поручать такие вопросы василевсу Константину никто бы не посмел. Юный император был личностью нерешительной, никчемной и совершенно бесцветной, ничуть не похожей на своего великого отца. За куропалатом шествовали патриции и оба димарха[39].

— Мы разорены!

— Прогнать варваров из города!

— Они налогов не платят!

— Нам детей кормить нечем! Всю торговлю отняли!

Крики неслись со всех сторон, и, по знаку куропалата перед его ложей встала целая делегация, собранная из самых горластых купцов. Их жалобы не были для него внове. Феодор прекрасно все знал, и размышлял день и ночь, как ему выйти из столь щекотливого положения. Да, Империя победила. Да, казна получила много золота в виде добычи. Но что с того, если провинции разорены, а некоторые, вроде Греции и Македонии, и вовсе отторгнуты варварами — склавинами. У империи нет сил даже для того, чтобы вышвырнуть их оттуда. Чего уж говорить о том, чтобы начать новую войну. Это просто невозможно. Тем не менее, выход был найден, и выход довольно изящный. Куропалат, выслушав жалобы, надел на лицо маску сожаления и сказал:

— Добрые люди! Мне близки ваши беды, и я скорблю вместе с вами! Мое сердце разрывается от боли, когда я вижу, как разоряются наши собственные купцы, а варвары богатеют на их несчастьях. Но василевс Ираклий поклялся Девой Марией и господом нашим, что не нарушит договор с архонтом склавинов. Как тогда могу нарушить его я?

— Да что же это?!! — растерянно сказал пожилой купец, который только что толкнул прочувствованную речь. — Нам живыми на кладбище идти, что ли? А нам налог — коммеркий простят, великолепный[40]?

— Нет! — скорбно покачал головой куропалат. — Это невозможно. Казна нуждается в деньгах, добрый человек.

— Убить их всех! — раздался одинокий голос, который в чаше ипподрома стал неожиданно громким и пронзительным.

— Убить! Убить! — бесновалась толпа.

Люди повалили из Цирка, толкаясь и переругиваясь. Они спешили к складам купцов, и к их богатым домам. Там было, чем поживиться. Проклятые кровопийцы возместят честным людям их убытки.

— Великолепный, послать скутариев и варангов? — спросил эпарх[41] Константинополя, у которого волосы на голове зашевелились от неприятных предчувствий.

— Немного пошли, — повернулся к нему куропалат, — но только в те кварталы, где живут добрые подданные василевса Ираклия. Мы не обязаны охранять всяких варваров.

Кровавая волна покатилась по районам у восточных гаваней. Всех встречных иностранцев избивали в кровь, топча ногами со сладостным придыханием. В руках горожан появились ножи, камни и палки. Толпа, словно лютый зверь, не щадила никого. В кровь били не только иностранцев, но и тех, кто походил на них, а потом уже били вообще всех, кто попадался под горячую руку. Склады в порту разорили тут же. Мародеры тащили штуки ткани, пруты железа, сушеную рыбу, мешки с шерстью, горшки с медом и многое, многое другое. Купцы плавали в лужах крови, забитые со звериной жестокостью. Рядом лежали их охранники из местных, те, кто не струсил, и выполнил свой долг. Их убивали с не меньшим остервенением.

Вскоре опустошенные склады запылали, а толпа потекла в кварталы у гаваней, где жили ненавистные варвары. На мирных еще недавно улицах раздался женский вой и детские крики. Из домов тащили все, что попадало под руку, с женщин срывали одежду и насиловали тут же, а насытившись, убивали, оставляя лежать на земле. Толпа бесновалась, выискивая новые жертвы, и она их нашла.

Две сотни человек обступили дом доместика