А что до опухшей губы герцога… Ну, Кимберли, конечно, не будет об этом спрашивать. Однако определенные мысли это вызывало.

— Ты прекрасно смотришься с малышом на руках, милочка, — наклонившись, прошептал ей на ухо Лахлан. — Но, думаю, ты будешь выглядеть еще лучше, когда станешь держать моего малыша.

Кимберли залилась румянцем; на ее счастье, Меган и Девлин выкладывали на одеяло различную снедь из корзинки для пикника, чтобы разделить ее между всеми, и не слышали этих слов. Но, конечно, если он продолжит в том же духе, кто-нибудь из присутствующих его обязательно услышит.

Поэтому Кимберли прошипела:

— Изволь придерживаться пристойных тем, пока мы не одни! Или я прошу слишком много?

— Ага, боюсь, что слишком, — со вздохом ответил он, будто действительно сожалел о том, что не может выполнить ее пожелания, — так она ему и поверила! — Когда я рядом с тобой, думаю о продолжении рода.

Кимберли ахнула и поспешно отвернулась. Она вообще не станет реагировать на такие слова! За спиной она услышала негромкий смех.

— Постарайся не краснеть, милочка. Тебе это так идет, а мне ужасно нравится. Придется тебя поцеловать, чтобы доказать это.

Она снова резко повернула голову, ответив ему гневным взглядом:

— Если ты посмеешь, то я…

— Ага, ответишь на мой поцелуй — я знаю, — прервал он, кивая. — И тогда покраснеешь еще сильнее, и мне захочется утащить тебя в такое место, где я мог бы целовать тебя как полагается.

До чего странное ощущение: она одновременно искренне возмутилась — и возбудилась при мысли, как он ее утащит, чтобы «целовать как полагается». Она не сомневалась, что «как полагается» на самом деле значит — как не полагается.

Господи, да она совсем сошла с ума: позволяет ему приводить ее в ярость своей дерзостью, возбуждать чувственными словами — и все это на людях. А попытайся она действовать так, как он заслуживает, — снова окажется в центре скандала! Но он не станет ей докучать, если она не будет отвечать ему. Придется приложить все силы, чтобы скрыть от него свою реакцию.

Она обратилась к Меган:

— В корзинке не найдется фруктов? Я бы, пожалуй, не отказалась.

Лахлан прошептал за ее спиной:

— Трусиха!

Его негромкий смех прозвучал дьявольски. Кимберли не отреагировала, по крайней мере ничего ему не сказала. Но все равно покраснела.

В течение следующих нескольких дней гости постепенно разъехались из Шерринг-Кросса. Некоторые отправились домой потому, что уже приближалось Рождество. Других пришлось немного поторопить с отъездом — Бабуля без всяких колебаний во всеуслышание объявила, что развлечения закончились.

Кимберли и Лахлана всеобщий исход не коснулся. Им предстояло бракосочетание в домовой церкви Шерринг-Кросса, на котором должны были присутствовать только ближайшие родственники и их светлости. Герцог уже взял для них специальное разрешение, чтобы не надо было дожидаться три недели с момента оглашения их имен в церкви. Ждали только приезда отца Кимберли.

Девлин написал графу Эмборо — так по крайней мере он сказал Кимберли. Она не стала спрашивать, вдавался ли он в подробности относительно ее непристойного поведения. Скорее всего нет: такие вещи в письмах сообщать не принято. Слов «брак вашей дочери будет заключен, как только вы приедете» было бы достаточно, чтобы Сесил Ричарде явился в герцогское поместье не мешкая. Если Девлин написал еще подробнее — что-то вроде «ваша дочь выходит замуж за лэрда клана Макгрегоров», то граф примчится.

Имя Лахлана наверняка было упомянуто, поэтому можно было с достаточной уверенностью считать, что ее отец приедет не просто для того, чтобы отвести невесту к алтарю. Скорее наоборот. Граф Эмборо будет метать громы и молнии; Кимберли знала, что ему не будет дела до того, кто окажется рядом.

Граф Эмборо приехал в самом конце дня, когда все еще сидели в гостиной. Только что отужинав, они проводили вечер тихо, поскольку с отъездом гостей необходимость в постоянных развлечениях отпала.

Лахлан и Маргарет в углу гостиной заканчивали партию в шахматы. Меган наставляла слуг, прикреплявших свечи к рождественской елке, которую установили утром.

Кимберли помогала Бабуле вынимать из бархатных мешочков вырезанные из дерева фигурки ангелов: они тоже должны были украсить елку. Девлин наблюдал за происходящим со своего излюбленного места у камина и неспешно потягивал бренди, время от времени давая советы относительно размещения свечей.

И тут столь знакомый Кимберли раздраженный голос произнес от двери:

— Какого дьявола в Шерринг-Кроссе оказался шотландец, да еще вступает в драки из-за моей дочери?

— Я тоже рад снова вас видеть, Сесил, — сухо заметил Девлин. — Полагаю, вы получили мое письма?

— Какое еще письмо? Я приехал сюда, потому что услышал пересуды о Кимберли и шотландце. Скажу вам прямо — я просто в ужасе. Кто этот чертов шотландец и как он вообще здесь очутился?

— Этот «чертов шотландец» — мой родственник, — ответил Девлин тоном, ясно говорившим, что слова Сесила ему очень не понравились.

— Боже правый! Родственник?! — воскликнул Сесил, словно ничего более страшного и представить себе нельзя. — Почему я никогда об этом не слышал?

— Возможно, потому, что мои родственники не касаются никого, кроме меня самого, — непримиримо ответил Девлин. — И я бы предложил продолжить этот разговор у меня в кабинете, пока моя жена, у которой в родне тоже найдутся шотландцы, не выставила вас вон за вашу оскорбительную грубость.

Граф покраснел: впервые в жизни ему было так прямо сказано, что он ведет себя недостойно, выставляет себя на посмешище. Кимберли нисколько за него не переживала: она привыкла к его резкостям. Ей только было неприятно, что все эти милые люди вынуждены терпеть его ужасные манеры.

Сесил поискал взглядом герцогиню и решил (совершенно справедливо), что нашел: она и правда смотрела на него очень хмуро.

— Прошу прощения, ваша светлость. Когда я расстроен, я иногда забываюсь. А эта история очень меня расстроила.

— Это можно понять, — любезно признала Меган. — Хотя это была такая мелочь, что мы о ней быстро забыли — в связи с… другими событиями.

— Ну так пойдемте, Сесил, — повторил свое приглашение Девлин, быстро направляясь к двери, чтобы граф не успел спросить, что это были за «другие события».

Сесил кивнул, но, заметив Кимберли, нахмурился:

— Пойдешь с нами, девица, поскольку тебе предстоит объясняться.

Он не стал дожидаться ее согласия, поскольку ему и в голову не приходило, что она могла бы его ослушаться. Однако Кимберли всерьез об этом подумывала — да-да! Его тирады ужасно ее выматывали, даже когда ей приходилось просто молча сидеть и слушать его. А предстоящий разговор должен был оказаться похуже всего, что она до сих пор слышала. Но, с другой стороны, делать нечего. Отец приехал, он еще не знает, что она собирается выйти замуж за шотландца, но очень скоро узнает, и тогда… Лучше уж сразу с этим покончить.