«Как странно, – думал он. – Еще полгода назад я не думал о выборах, о карьере политика. Не старался развить ленинское наследие. Жил как… как растение какое-то. А теперь это стало для меня главным…»

Дорогая машина остановилась рядом. Юрий Иванович проник через открывшуюся дверь во внешнее пространство, приблизился к нему.

– Пойдемте внутрь. – Анатолий Николаевич кивнул на «Макдональдс», подобный красивой светящейся витрине.

Юрий Иванович пренебрежительно скривил лицо.

– Что нам эта скучная американская еда. Лучше посидим в хорошем ресторанчике. Поехали.

Анатолий Николаевич не стал спорить, занял место на заднем сиденье. В такой машине он еще не ездил.

– Видел вас вчера по телевизору, – прозвучало рядом. – Весьма неплохо.

– Спасибо, – с достоинством поблагодарил Анатолий Николаевич.

Григорий сделал паузу.

– Выступали вы на самом деле неплохо. Но с кое-чем я бы поспорил. Что вы там насчет справедливости и равенства говорили?

– Идея коммунизма есть идея справедливости. Бог создал нас равными.

– Бог создал нас разными.

– Да, мы разные. У каждого свое лицо, тело. Но мы равные.

– Да-да, ни с чем приходим и ни с чем уходим, – поспешно выдал Григорий.

– В смысле богатств – да, уходим ни с чем, а в смысле нравственных исканий, достижений нематериальных..

– Вы – прямо-таки философ, – прервал Анатолия Николаевича Григорий. – Мы приехали. Прошу.

Учреждение вкусного питания располагалось на первом этаже обычного дома. Лишь вход светился озорными огнями. Радушный гардеробщик принял верхнюю одежду. Анатолию Николаевичу показалось красивым нутро, оформленное в средневековом стиле. Официантки, одетые в переднички, выглядели соблазнительно.

– Рекомендую телятину с грибами, – посоветовал Григорий. – Хорошо делают. Можете поверить.

Анатолий Николаевич поверил. Телятина была заказана, к ней – овощи, немецкое нефильтрованное пиво с мудреным названием.

– Вы мне вот что скажите, – прозвучало, как только официантка удалилась. – Про творческое развитие ленинской теории, про международную солидарность трудящихся, которую теперь сменило ядерное оружие, сами придумали?

– Сам.

– Надо же… – Григорию захотелось внести диссонанс в то радужное состояние, которое, как он видел, наполняло Кузьмина. – Вот вы Ленина хвалите. А он был убийцей. Таким же, как Сталин. При Ленине начались расстрелы. По его указаниям уничтожали духовенство, интеллигенцию, офицерство, зажиточных крестьян. Он требовал массовидности террора. Почитайте документы, которые от нас десятки лет прятали. Николая Второго в советское время называли кровавым, но в годы правления Николая было казнено менее трех тысяч человек. А при Ленине – сотни тысяч. Кто на самом деле кровавый?

– Я вам не верю. – Тихий голос наполняла беззащитность.

– Пожалуйста, мне не верьте. Вы фактам верьте. Документам. Они теперь доступны. Многое издано. С чем-то можно познакомиться в архивах. Я еще понимаю шестидесятников, которые требовали возврата к Ленину. Тогда, почти полвека назад, стали известны только злодеяния Сталина. Но теперь мы знаем всю правду. Репрессии начались при Ленине.

Пауза едва не перешла в бесконечность. Наконец Анатолий Николаевич проговорил с болью в голосе:

– Тогда время такое было. Все убивали. Немцы, французы. Антанта. Белые. Потом – Гитлер. Американцы сколько людей уничтожили. Они во Вьетнаме сколько убили. И в Корее… Время такое.

– Списать всё на время? Остроумно. Только дело вовсе не во времени. Советский режим, как и фашистский, что в Германии, что в Италии, держался на страхе, на подавлении любого инакомыслия. Так что репрессии были неотъемлемой частью режима. Как и расстрелы – крайняя форма репрессий. Получается, не время толкало Ленина на жестокости, а логика становления тоталитарного режима.

– Почему же он тогда НЭП разрешил? – сколько иронии было в голосе Кузьмина.

– А потому, что иначе бы государство рухнуло. А с ним – и советская власть. Неужели не ясно? Кстати, что это вы Бога стали упоминать? Вы что, и в Бога верите?

Анатолий Николаевич насупился.

– Это… сугубо личный вопрос. В любом случае, вера в Бога не мешает вере в коммунизм. И может быть даже коммунизм есть то, чего мы должны достичь. Что Бог от нас хочет.

– Вы размахнулись. Бог, Ленин, коммунизм как воплощение рая на Земле. Вы прямо-таки реформатор. То ли церковный, то ли коммунистический.

– Мысль не может стоять на месте…

Две кружки, наполненные приятной на цвет жидкостью, опустились на поверхность стола.

«Глупость тоже не стоит на месте», – подумал Григорий, но вслух произносить не стал.

Непривычный вкус немецкого пива удивил Анатолия Николаевича. Весьма нежная телятина порадовала. Жизнь открывалась новой стороной. Почему он прежде не был здесь?

Когда принесли счет, Анатолий Николаевич после некоторого колебания полез за кошельком, но денег отсчитал в половину от написанного. Григорий, ухмыльнувшись, принял условие – каждый платит за себя.

Возвращение к машине ознаменовалось извлечением небольшого свертка. Он был передан в руки Анатолия Николаевича со словами:

– Это на предвыборную кампанию. Остаток и ваш гонорар получите после выборов.

Григорий не стал ничего добавлять. Про Ленина или про то, чтобы не было отсебятины. Теперь это не имело никакого значения. Он вернулся в уютное пространство автомобиля, закрыл дверцу, прячась от Кузьмина, от холодного воздуха, от чужих проблем. Ему хотелось туда, где была Наташа.

Григорий отыскал ее в мастерской.

– Ужинать будешь? – спросила она.

– Нет. Я из ресторана. Чаю попью.

– Налей себе сам. Я хочу поработать.

Он сходил в кухню, совершил действия, необходимые для того, чтобы в чашке появилась ароматная горячая жидкость. Вернулся в мастерскую, занял кресло в углу.

– Ты не спрашиваешь, с кем я ходил в ресторан?

– Мне это не интересно.

– Я встречался с Кузьминым.

– Где-то слышала эту фамилию.

– Это кандидат в депутаты. Красный ортодокс. Человек ограниченный, но не без талантов. Еще недавно был скучным, никому не известным начальником цеха, а сейчас яркий политический деятель местного масштаба. Научился бойко выступать, освоил популистскую риторику. Теперь вот принялся развивать ленинские идеи. Доморощенный теоретик.

– И зачем ты с ним встречался?

Невинная улыбка предшествовала ответу:

– Он – мое порождение. Я его придумал.

– Зачем?

– Отгадай. Ты же умная.