Агент высвободился. Посреди возни Сид почувствовал, как что-то попало по носу, как кость хрустнула, причиняя адскую боль. Он встал на ноги, схватил агента за шиворот и стукнул его затылком об стену. Тот на секунду выключился, и Сид навешал ему несколько медленных и тяжелых ударов кулаком. Между ударами голова агента заваливалась набок, и кафель позади него весь забрызгался кровью. Сид не мог остановиться и все бил. Потом чуть расслабился. Тот заехал ему коленом в промежность. Тогда Сид двинул его в левое плечо, одновременно убедительно прибив кулаком по темени. Агент сложился в коленях и развернулся к стене. Сид вмял ему в лицо смеситель.

Тишина снова вступила в свои права. Сид ослабил захват. Тело агента сползло сантиметров на тридцать и осталось лежать головой в раковину. Он дышал. Сид хотел сполоснуть саднившие руки холодной водой. Нажал на рычаг крана и понял, что воды нет.

Перегородка задрожала. Зашаталась. Сид поднял глаза. В течение нескончаемой секунды она как будто оставалась в нерешительности, потом медленно рухнула. Она упала на землю с грохотом взрыва.

Сид побежал к двери. Она не поддалась. Он навалился всем телом на ручку. Услышал бегущие шаги. Лязганье металла. Он изо всех сил надавил на защелку и в конце концов выломал ручку. Открыл дверь.

Кирпичная кладка.

Декорация.

Дальше дело пошло своим чередом. Поняв, что все пропало безвозвратно, Сид воспринимал происходящее довольно расплывчато. Он видел, как агенты растаптывая табличку «Выход», рассыпаются по уборной. Целая куча направленных на него стволов. Обычные уставные предупреждения и вопли, прорывавшиеся сквозь отупение, доносились неясным бормотаньем. Словно относились к кому-то другому. Ему скрутили руки за спиной. Отобрали оружие. Надели наручники.

Другой агент поднял своего коллегу, которого Сид так славно уделал. Вместо лица — кровавое месиво. Над глазными яблоками, белыми и круглыми, как яйца, вздрагивали веки. Он дышал. Вокруг Сида кругом стояли, наверно, двадцать агентов и дрожали от подлого возбуждения. Свора псов, ждущих сигнала к расправе. У Сида поплыло в глазах, настолько эти лица были одинаковые. Такие же похожие друг на друга, как два белых глаза агента, которого он отметелил. Похожие друг на друга, как близнецы.

Его пинками выгнали наружу, вдобавок колотя прямо по ране на черепе. Как будто гвозди вбивали в мозг. Те, что шли впереди, периодически оборачивались и отвешивали оплеухи, окончательно расквасив ему нос. Кровь из носа текла прямо в рот. Он собрал все свое глупое мужество — ничего другого не оставалось.

«Я жива».

Голос Блу на автоответчике, несмотря на кажущуюся бесстрастность, звучал поддержкой и прощением. Что-то еще подпитывало эту короткую фразу — фоновый звук, как очень далекий гул моря. Сид закрыл глаза. Мысль о живой Блу наполнила его целиком.

Он услышал сигнал. Пошла чистая дорожка для записи. Он не произнес ни слова.

Агент в черном повесил трубку. Сид сжал челюсти и кулаки. Дубинка стукнула его по локтю. Боль с головокружительной скоростью взлетела по руке. Локоть заболел до невозможности. Боль продолжалась волнами, возвращалась эхом. Агент ударил еще раз. Потом еще. Потом еще.

Сид подумал, что неплохо было бы взять и прекратить эту боль. Еще он сказал себе, что мучается по собственной воле. Нужна-то им была она, Блу Смит. Чтоб он назначил ей встречу, а они ее заберут. Пять раз агент в черном набирал номер трейсера Блу. Пять раз. Сид не открывал рта. Это было не мужество. Он стонал и вопил, как свинья, плакал горючими слезами и прекрасно знал, что воняет мочой. Нет, он совсем не хорохорился в этот момент, и у него свербило между ног в том месте, где терли пропитаные мочой джинсы. Он решил хранить молчание раньше. Теперь он знал, что это не мужество, а просто непонимание. Если б он знал, что его ждет, он бы наверняка принял решение сдать Блу. Но он решил как решил, и теперь его заклинило. Если б даже захотел, он не смог бы продиктовать языку ожидаемые слова, так же, как не мог приказать сердцу не биться. Пять раз они втроем били его дубинкой по локтям, по лицу и в промежность. Агент в черном — тот, что выражался прилично, — набрал номер. Он протянул трубку к лицу Сида.

«Я жива».

Сид хранил молчание.

Игла. Старое лицо, отточенное годами соседства с болезнью и смертью, но не с той бравой и коварной смертью, что шла по пятам за полицейскими, преступниками и людьми агрессивными в принципе, легкой, веселой смертью, чья тень витала над путями копов, наемников, военных людей вообще, а со смертью скучной, лежачей, вонючей — госпиталями, спартанскими кроватями, белыми коридорами, той смертью, что долго выжидает в засаде и проступает медленно и неуклонно, как изморозь на стекле. Сида всегда изумляло, насколько физические качества при старении зависят от классовой принадлежности человека. Старые богачи, старые бедняки. У одних черты с годами становились мягче и глаже, как мраморная говядина быков, которых отпаивают пивом, у других лица тускнели, кожа ссыхалась, натягивалась на выступы костей, как будто рельеф из плоскостей и складок точно соответствовал науке о социальной несправедливости. У старых врачей лица были мелкие, словно покрытые инеем… Сид скрючился на стуле. Игла плясала у него перед глазами тонким холодным язычком пламени, и вид ее внушал животный ужас. Узникам вкалывали препараты, вызывающие зависимость. Их сажали на иглу. А потом бросали мучиться от ломки. Сид знал, что успех этой главной пытки — только вопрос времени. Он не знал, сколько времени продержится, извиваясь от боли, на одной ярости, наконец нашедшей куда излиться и перекрывавшей ужас ощущений. Сколько времени он будет вот так корчиться. Химия, пробьет защиту, захватит его изнутри. Тогда задачей будет не выстоять против боли, а прогнать ее. И тогда он сам начнет умолять, чтобы ему позволили предать Блу.

Подручные схватили его за плечи, задев синяки. Игла нацелилась, воткнулась, выпустила содержимое. Сид почувствовал, как приходит отупение. Даже мысли отяжелели, замедлились, оцепенели. Все тело обмякло.

Обезболивающий препарат.

Он стал икать, потекло из носа, глаза пролились потоком глупых слез благодарности и любви к маленькой замшелой фигурке.

С тех пор как его взяли, его били без остановки. Он, как во сне, прошел обратно сквозь большой порнобалаган, даже не глянув на последние потные тела, которые ему доведется увидеть. Улюлюканье и плевки славных обитателей Херитеджа украсили его прощание с вольным воздухом. Он в последний раз посмотрел на солнце, он посмотрел прямо на него, и всю дорогу до северной точки, где устроили площадку для вертолетов, перед его ослепленными, обожженными солнцем зрачками плясали черные точки. Периодически агент, сидевший справа от водителя, жег ему пальцы, руку и плечо прикуривателем. Сиду, как крупному диссиденту, выделили личный вертолет. Когда машина выписывала широкую дугу над окрестностями Херитеджа, он видел сквозь плотный дым от десятка домов, тянувшихся вдоль бульвара Чинечитта, что стычки продолжаются. Около двух часов они летели по ветру вместе с другими воздушными фургонами, набитыми мятежниками. Настоящую причину собственного ареста Сид понял, только услышав, как после неизвестно какого сеанса избиения агент кратко проинструктировал пилота. Остальные машины летели в штаб-квартиру БОИ в Южную наружную зону. Его одного везли в Лаборатории.