Буржуйка светлеет, комната сразу становится похожа на жилую. Света запрещает всем прикасаться к еде, пока она не приготовит. Будет суп из тушенки и гречки. Ефим Григорьевич и Володя садятся и смотрят на Свету, как она суетится.

– Володенька, вы там на фронте, вы, может, больше нашего знаете, когда закончится всё? Вам не говорят там?

Володя вздрагивает и переводит взгляд на Ефима Григорьевича.

– Говорят. Говорят, что скоро.

Старик вглядывается в юношу.

– Вы верите?

– Ефим Григорьевич, – осторожно говорит Володя. – Я раньше думал, на войне, на фронте, всё по-другому. Идти, сражаться. Я думал, там не так, как здесь. А там такая же жизнь. Мы уже несколько месяцев сидим в одном окопе. Они стреляют, мы стреляем, кто-то умирает. Кто-то по глупости, кто-то на вылазке. Только тяжело очень. Не знаю, когда закончится. Мне иногда кажется, так всегда и было.

– А я слышала, – говорит Света, – что в Петрозаводске эшелоны стоят, и скоро их нам отправят.

– В Петрозаводске? – переспрашивает Володя и ловит на себе умоляющий Светин взгляд. – Может быть. Сейчас везде тяжело, немцы у Москвы стоят, Севастополь в окружении. Везде тяжело. Ну, если стоят эшелоны, то отправят, наверное. Надо надеяться.

– Ты знаешь, Володенька, Надежда Петровна умерла.

– Надежда Петровна? Что с ней случилось?

– Заснула вот тут. Софья Павловна с ней была, я за хлебом ходила. Вернулась, а она умерла. Холодно было, и хлеба мало.

Володя наблюдает за Светой, как она ставит воду.

– А что Роза Семеновна?

Света взглядывает на Ефима Григорьевича и быстро говорит:

– Она уехала. Улетела то есть. Ее по линии парткома отправили как ответственного работника. Там для них самолет был.

Света не успевает остановить старика, и он продолжает за нее:

– Продала свою шубу, драгоценности. Ответственный работник. Она и Свете предлагала.

– Ефим Григорьевич, молчите! Уехала и уехала, всё, не нам ее судить.

Ефим Григорьевич замолкает. Володя внимательно смотрит на Свету:

– А что Роза Семеновна предлагала?

Света отводит глаза, хватает гречку.

– Глупости, неважно это. Потом расскажу. Где же Софья Павловна? Она уже часа три как ушла.

Света варит суп: кидает в воду крупу, ждет, пока она разварится, потом выскребает ложкой из банки тушенку. Зачерпывает банкой воду, осторожно обмывает стенки и выливает обратно в кастрюлю. Делает так несколько раз. Скоро суп готов, и Света разливает его по тарелкам. Она уговаривает всех есть медленно, так лучше усваивается. Доев, Ефим Григорьевич встает.

– Спасибо вам, Володенька, вы еще здесь побудете?

– Да, у меня два дня. Мне только надо в военкомат, отметиться.

– Значит, увидимся еще. Я только в библиотеку, а потом вернусь.

Света и Володя остаются одни. Юноша доедает суп, вытирает хлебом тарелку и съедает хлеб. Света смотрит на него.

– Так что Роза Семеновна?

Света опускает взгляд.

– Улетела. Она как ответственный работник. Помогла вот нам Надежду Петровну на Смоленское отвезти и на следующий день улетела.

Володя отставляет тарелку.

– Она эвакуировалась и предлагала тебе тоже? Она выбила для тебя место в самолете? И ты отказалась? Света!

– Да, – еле слышно говорит девушка. – Я не могу. Я улетела бы, а ты остался?

Володя обхватывает голову руками, сдерживается, чтобы не закричать, Света вжимает голову в плечи.

– А если ты, тебя здесь?.. Если фугаска в дом попадет? Ты видишь, сколько домов уже?..

– Володенька, как же я могу. Здесь Софья Павловна, Ефим Григорьевич. Здесь дети со стариками, я по квартирам хожу, бывает, человек уже при смерти, я врача вызову. И дети.

– Света! Одна бомба в этот дом – и здесь больше нет ни детей, ни стариков, никого! Я же там с ума схожу, боюсь за тебя, у меня коленки трясутся! – Володя успокаивается, но его начинает бить дрожь. – Я сейчас знаешь что видел, пока шел? В дом фугаска попала, прямое попадание. Дома нет. На развалинах женщина стоит, ребенка качает, будто он спит. Что-то поет ему. А у ребенка нет головы. Он мертвый, понимаешь? А она ему песенку поет. Ты, наверное, тоже с ума сошла.

Света садится рядом с Володей и прижимается к нему.

– Прости, прости меня.

Володя немного стягивает платок с головы девушки и утыкается носом в ее волосы. Света берет его ладонь и кладет ее себе на грудь. Володя не отнимает руки, но виновато говорит:

– Я не могу, Света.

Света сильнее прижимается к Володе, просит прощения, плачет:

– Мы с тобой просто посидим, вот так, будем за руки держаться.

Володя сжимает ее руки.

– Ты должна будешь уехать, слышишь? Скоро по льду откроют эвакуацию. Ты должна обязательно. Я завтра в военкомат пойду, там моего отца друг, я ему скажу, что ты беременна, он тебя запишет. И как откроют эвакуацию, ты сразу к нему, договорились? Он тебя обязательно оформит.

Света кивает, захлебываясь слезами:

– Хорошо, хорошо.

– Обещаешь?

– Не могу, Володенька, не могу. Здесь люди работают, как я им в глаза смотреть буду? Здесь кто на заводе, кто в библиотеке. Люди в университете доклады читают. А эвакуировать будут с детьми. Если я сяду, то, значит, вместо ребенка, понимаешь? Как же я могу? Нет, нет.

– Света, Света, ты и есть ребенок. – Володя гладит ее по голове. – Ну хорошо, ты права, пусть. И все-таки я схожу. Обещай, что в крайнем случае все-таки уедешь. Если немцы будут все-таки брать город. Я тогда тебе не смогу помочь, нас могут перебросить куда-нибудь. Так что если ты тут одна останешься – обещай, что уедешь. В самом край-нем случае.

– Обещаю, обещаю. В самом крайнем случае.

– Я тебя люблю. Вот сижу с тобой, и кажется, что ничего нет, войны никакой. Будто в кино ходил и вернулся. Завтра обратно. Сегодня отметиться надо до шести, а завтра обратно. Четыре часа идти.

– Четыре часа? Ты же устал очень! И не говоришь. Поспи, тебе поспать нужно, я тебя разбужу через пару часов, успеешь в военкомат. – Света укладывает Володю, запахивает на нем шинель и накрывает одеялом сверху. Потом садится на кровать и тихо говорит: – Не думай ни о чем, ты прав, это всё кино. Скоро закончится всё. Прогоним немцев и будем жить как раньше. Ефим Григорьевич книги в библиотеку отнесет, ты на четвертый курс пойдешь. Придешь к Ефиму Григорьевичу, он тебе будет книги выписывать. А я в школу пойду, буду детишек учить. Буду им рассказывать, что глупости всё это – война, бомбы, так только в кино бывает. И у нас дети будут. Мальчик и девочка. Мы о них заботиться будем, а они будут улыбаться и разговаривать с нами. Ты их читать научишь, а я буду готовить им суп и котлеты. Я умею. Я ведь очень хорошо умею готовить, правда. Мы будем много есть, много хлеба, черного, с корочкой, как ты любишь. Я тебя люблю.