— Как же ты сюда попала? Где наши?

Марийка, не ответив, разрыдалась.

Федор, помрачнев, понурился, когда услышал ее страшный рассказ…

— Набежали на наше село ордынцы, вязать всех стали, — всхлипывая, стала рассказывать Марийка. — Петрик схватил косу, зарубал двоих… Так они его саблями… И матушку, что защищать его кинулась, тоже. Петрик рослый такой, сильный был, весь в тебя, Федорец…

Из-за рыданий она не могла говорить. Федор привлек ее к себе, гладил по голове, как в те далекие годы, маленькую.

Успокоившись, Марийка закончила свой печальный сказ… Отца Данилу вместе с другими односельчанами татары угнали в полон. Девок вязать не стали, держали отдельно от остальных. Под утро Марийку разбудила дочь соседей Галька и уговорила бежать. В предрассветных сумерках им удалось проскользнуть мимо стражи. Они уже отползли от ордынского стана, как кто-то из дозорных обнаружил побег. Вскочив на коней, татары бросились в погоню. Пленницы успели добежать до лесного озера, но, когда переплыли на противоположный берег, там их уже ждали. Галька вырвалась из лап людоловов, бросилась в озеро и утопилась, бедная…

У Федора ком подступил к горлу, стоял в оцепенении, голова как в тумане… «Нет Гальки больше, нет!.. Так и не привелось мне с ней встретиться, с суженой моей!..»

— Надо скорей уходить, чего доброго, ордынцы вернутся! — бросил Василько. Снял с убитого татарина тулуп, набросил на плечи Марийки. Порубежники оттащили труп заколотого татарина в кусты. Конь, опустив лохматую голову, подошел и стал над мертвым хозяином. Федор осторожно зашел сбоку, схватил его под уздцы. Второго коня поймать не удалось — он убежал в чащу.

— Я вперед поскачу, вдогон ордынцам. Ежели успею раньше их добраться до нашего стана, засаду мы сможем им учинить. Ты же с сестренкой своей и с пленником езжайте лесом, там поспокойней.

Федор молча кивнул. Пленного он с Васильком взвалили на круп захваченной лошади и приторочили арканом к седлу. Тарусец ускакал первым. Федор, посадив впереди себя Марийку, отправился через лес следом.

Вскоре, однако, Василько вынужден был остановиться. Наступали сумерки. Кусты орешника и дубы смыкались неровной зубчатой стеной. На небе в разрывах темно-серых облаков замерцали звезды. По расчетам тарусца, он должен был уже догнать татар, но сколько ни прислушивался, кроме крика филина и рева лося, до него не доносилось ни единого звука. Василько спрыгнул с коня, склонился над тропой. По следам определил, что татарский отряд проехал недавно. Их оставалось не более пяти-шести человек, остальные, видимо, еще раньше свернули с дороги. Теперь он не гнал коня, пробирался вдоль обочины лесом. Вскоре и эти следы повернули на узкую, малоприметную тропу. Путь был свободен, лесовикам в своем стане уже не грозила опасность оказаться застигнутыми врасплох.

Возвращение порубежников с освобожденной из неволи Марийкой и раненым татарином взбудоражило лесной стан. Тарусцы и ватажники тесно обступили их, стали расспрашивать Василька и Федора. Девка поначалу робела, жалась к брату, но вскоре успокоилась. А Фролко, увидев пленного, словно обезумел, схватился за топор, едва его и остановили…

Когда в лагере все более или менее утихомирилось, атаман и Василько, понимавшие по-татарски, стали допрашивать прислоненного к стволу дуба ордынца. У того от страха и боли стучали зубы, изредка он стонал, но стал отвечать сразу. Из его уст полилась отрывистая гортанная речь. Гордей и Василько слушали его, не перебивали, лишь пристально вглядывались в его глаза, пытаясь определить, не врет ли он…

— Вот что, молодцы, поведал нам татарин, — сказал атаман, когда тот умолк. — Завтра ордынцы будут гнать свой ясырь: душ двадцать мужиков да душ тридцать баб. Сторожевых, сказал он, будет немного — дюжины две всего… — И, помолчав, приказал:

— Айда на место засадное! — И, когда все вышли к дороге, продолжал: — Засядем на деревьях, как ранее решили. Где шлях поуже, учиним главную засаду. А там, — показал он на высокие дубы, росшие неподалеку, — засядут остальные, чтоб уцелевшие сторожевые назад, в Тарусу, не ушли. Мыслю, управимся! — блеснув жгучими темными глазами, воскликнул Гордей с задором. Его дружно поддержали лесовики:

— Управимся! Освободим людей православных! Умрем, а освободим! Ни один ордынец не уйдет!..

— Только не запамятуйте: биться ордынцы умельцы великие, а как полон гонят, дюже насторожливы. Напасть надо всем разом, когда я знак дам. Вот так! — Заложив пальцы в рот, атаман оглушительно свистнул.

К нему подошли братья Гоны. Теперь Фрол держался поспокойнее, но бледное лицо его по-прежнему было зло и угрюмо.

— Про Егора и Сеньку часом не спрашивали?

Гордей насупился, ответил с неохотой:

— Сказывал ордынец: поймали позавчера в лесу какого-то парня, судя по всему, Сеньку, а Клепа будто сам к ним пришел.

— Врет окаянный! — снова рассвирепел Фрол. — Чтоб Егор да стал иудой?! Загублю ордынца за слово такое!

— Ты зря не ярись! — буркнул Гордей, схватив его за плечи. — Я еще не все сказал. Поведал татарин: пять дней тому прибилась к их чамбулу воровская ватажка. Места здешние тати хорошо знают, водят ордынцев по чаще и топям, люд православный ловят. Вот оно как!

— Да чтоб Егор пошел на такое!.. — в гневе воскликнул и Любим. — Неужто ты, атаман, поверил? — бросил он на него хмурый взгляд.

— Оговорил Клепу ордынец! Оговорил! — замахал руками вертевшийся, как обычно, возле Гордея Митрошка.

— А Рудак? — напомнил кто-то из лесовиков.

— Сказал тоже! Гуся от воробья не отличит, а туда же! — напустились на него другие.

— Будет, молодцы! — остановил спор Гордей. — Чего расшумелись? Клепа не предаст, в том у меня нет сомнений. И все ж татарин, должно, не врет. Как ни выпытывали мы с Васильком, одно твердит: пришел-де рыжий урусут к ним сам…

Те из станичников, кто не знал Клепу, встревожились, но робея грозного вожака, молчали.

Теперь, когда пленник подтвердил, что к ордынцам пристала воровская ватажка, Федор больше не сомневался: на дороге рядом с конными крымцами он видел Епишку. Едва порубежник поведал об этом, как забеспокоились уже все… Пусть Клепа не выдаст их, но в полон к людоловам попал отрок! Что, если рябой станет пытать его и заставит показать, где лесной стан? «Вот кто, оказывается, иуда, что предавал их всегда!..» — пришло на ум тем, кто был в разбойной ватаге с давних пор.

Атаман тут же велел всем возвращаться в стан, чтобы собрать нехитрые пожитки, а затем укрыться на новом месте в лесной глухомани, подальше от своего бывшего пристанища.

На следующее утро, дождавшись возвращения дозорных, которых еще затемно послали на разведку, станичники направились к месту засады. Ордынца и лошадей оставили в лесу под присмотром старого тарусца Ваулы. Марийка, хоть ее и пытались отговорить атаман и Федор, пошла со всеми…