— И я с вами! — швырнул о землю свой колпак мужик с бородой-лопатой. — Цыть, Акуля! Все одно пойду! — отстранил он бросившуюся к нему жену.

Остальные мужики, понурив головы, молчали. Собирались недолго, и вскоре отряд, в котором было уже около двадцати человек, скрылся в лесной чаще.

После нескольких часов пути станица спустилась в глубокую ложбину, поросшую кустами орешника и волчьего лыка. Над ними вперемешку возвышались молодые дубки и огромные старые деревья. Внизу, скрываясь в зелени леса, тянулась широкая пыльная тропа. На ней были отчетливо заметны следы конских копыт и босых ног, трава на обочине выбита.

— Намедни крымцы великий полон гнали, — пояснил седой тарусец.

— Часто гонят? — спросил атаман.

— Чуть ли не каждый день.

— Другой дороги нет, — вмешался крестьянин со светлым чубом. — Со всей тарусской земли ордынцы ясырь тут ведут.

— А сторожевых много?

— Какой полон, глядя. Третьего дня было с сотню, не меньше. Но и вели дюже много. Мужиков, баб, детишек… — вздохнул старик. — А день ранее дюжины две охраны только было. Когда как.

— Самолично видели аль говорил кто? — внимательно оглядывая тропу и прилегавшие к ней кусты, поинтересовался Федор.

— Самолично! — буркнул остроглазый тарусец. — Не хотел старче уходить отсель, — кивнул он на седого. — Все твердил: «Пока дочку не увижу в последний раз, не уйду…» Мы с ним из одного села, потому ходили вместе тоже. Куда денешься?.. А как увидел, едва удержали. Чуть было на стежку не выбежал: «С дочкой пойду!..» А на что он ордынцам? Убили бы, и все дела.

— Им сие просто! — подал голос Митрошка. — Не из корысти собака кусает — из лихости.

— Вона, видите? — показал тарусец на темное пятно запекшейся крови посредине тропы. — На наших глазах ордынец саблей пленника зарубал. А за что — нечистый то ведает. После мы его в лесу схоронили.

— Душа болит, да что сделаешь, коли их сила… — горестно молвил старик.

Станичники прислушивались к их разговору, насупившись, молчали.

— Ничего, молодцы, и на них найдется сила! — постарался подбодрить людей Гордей. — Учиним тут засаду, освободим пленников, мужики к нам, чай, пристанут, добавится силушки нашей.

— Можно и тут… — задумчиво протянул Клепа. — Одно плохо: дюже кусты близко к тропе, стрелять из луков несподручно будет.

— Надо на деревьях засесть! — предложил Федор. — В дозоре мы так всегда делали.

— Верно сказал! Сразу видно ратного человека! — обрадованно поддержал его атаман.

— Непривычно будет! — усомнился кто-то из ватажников.

— Время есть, приноровимся, — решительно сказал Гордей. — К тому же нужда научит. Как оно, Митрошка, говорится: нужда скачет…

— Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет! — подхватил швец.

— Ну, за дело, молодцы!..

Разбросав по тропе колпаки, ветки, станичники взобрались на деревья. Поначалу не удавалось попасть в цель, мешали листья, стрелы падали на землю… Федор и Василько переходили от дуба к дубу, влезали на них, учили целиться из луков.

Люди быстро устали — сказался долгий переход. Решили сделать привал, благо уже стало темнеть. Отошли саженей на двести в глубь леса. Не разводя костер, поели сухарей и солонины. Гордей выставил дозорных, остальные улеглись в траве.

Ночь прошла спокойно. Утром Гордей отрядил Федора и Василька в дозор, чтобы те, конные, успели предупредить станицу о приближении полона. Клепу и Сеньку он направил в дальнюю разведку в село, откуда, по словам тарусцев, ордынцы обычно гонят схваченных людей. Остальные лесовики вернулись на тропу и снова принялись за вчерашнее. Понемногу приноравливались. Все чаще то одному, то другому удавалось попасть в цель. Так прошел еще день.

К вечеру порубежники вернулись, но Клепы и Сеньки, которым уж давно было пора возвратиться, все не было. Хоть атаман и забеспокоился, но все же разрешил станичникам развести костер, на котором те поджарили подстреленных глухарей и косулю.

Наступила вторая ночь в лесном стане. Люди не спали, настороженно прислушивались к ночным звукам: где-то громко фыркала рысь, из чащи доносился унылый волчий вой, ухал филин…

Шел к концу еще один день в подготовке к встрече с людоловами и их жертвами, а на лесной тропе по-прежнему они не появлялись. Не возвратились и разведчики. В томительном ожидании медленно текло время. Наконец атаман решил отправить еще нескольких лесовиков на розыски Клепы и Сеньки. Вернулись они далеко за полночь, пройдя с добрый десяток верст вдоль тропы, они никого не обнаружили…

Покинув лесной стан, Клепа и Сенька направились в сторону Тарусы. Под вечер устроили привал. Укрывшись в кустах орешника, стали закусывать. Оба очень устали. Поев, Сенька прилег, зевая, уставился на видневшуюся сквозь листву стежку. Клепа вытер руки о рубище, закрыл сумку-калиту с остатками провизии, но ложиться не стал. Сидел и раздумывал, что делать дальше: возвращаться или заночевать в лесу?..

Вдруг Сенька насторожился, толкнул Клепу. Рыжий обеспокоенно приподнялся, взглянул в просвет между листвой. По лесу шел человек. Одет он был в старый, заношенный до дыр зипун, на голове колпак, в руках тяжелая сучковатая палка. Не то странник, не то беглый тарусец — не разберешь.

— Может, окликнем? — шепотом предложил парнишка. Вместо ответа Клепа зажал широкой ладонью его рот. Некоторое время разведчики молча наблюдали за неизвестным. Вел он себя странно. Торопливо пройдя несколько шагов, останавливался, задрав голову, прислушивался, с шумом нюхал воздух.

Наконец странник скрылся из виду, но оба лесовика не спешили покинуть кусты. Клепа продолжал всматриваться в сторону тропы, будто ждал, не появится ли оттуда еще кто-то…

И действительно, вскоре в лесу замелькали какие-то фигуры. Крадучись между деревьями и кустами, они следовали за неизвестным — казалось, тот вел их куда-то. Разглядев, что это ордынцы, Клепа все понял. Его скуластое, в веснушках лицо стало багровым…

«Поводырь! Должно, узнал, что поблизу беглые, и навел врагов. Но не быть по-твоему, иуда!..»

— Сенька, жди меня тут! — приказал он. — Ежели не вернусь, сам добирайся до станицы. Пущай будут готовы!

Отрок растерянно открыл рот, хотел сказать что-то, но рыжий уже исчез в густых зарослях кустов.

Лесовик обогнал татар и поравнялся с поводырем. Переползая от дерева к дереву, стал следить за каждым его шагом. Предатель то и дело останавливался, воровато оглядывался по сторонам и шел дальше. Вот он замер, вобрал голову в плечи, медленно поворотил ее к кусту орешника, за которым укрылся Клепа. У того перехватило дыхание: «Неужто приметил?» Но сзади послышался шум, крымцы двигались следом. Обернувшись, поводырь подал им предостерегающий знак рукой и снова засеменил по лесу. Выйдя на прогалину, замедлил шаги и, громко застонав, опустился на землю. Затем с трудом приподнялся и, хромая, поплелся дальше.