Хейзен тоже заходил к нему время от времени, стоял и печально смотрел на него.

— Мне следует впредь помнить, — сказал ему Стрэнд, — что можно навещать только тех людей, которые приглашают в гости сильных пловцов. И еще хорошо бы не забыть поблагодарить Конроя и Линду. Они просто подвиг совершили, вы согласны?

Хейзен не ответил на вопрос. Он лишь сказал:

— Я уже поблагодарил их от вашего имени. Дал Конрою тысячу долларов. Деньги для него все, он копит их по крохам, как какая-нибудь мышь таскает зерно к себе в нору. А Линде подарил золотой браслет. Так, безделушку…

— Теперь, — проговорил Стрэнд, испытывая неловкость от услышанного, — я по крайней мере знаю цену своей жизни. Тысяча долларов и безделушка.

Хейзен с любопытством взглянул на него.

— Все на свете имеет свою цену, — сдержанно заметил адвокат. — Которая, кстати, совсем не всегда тождественна ценности. И я советую вам не думать о затратах. Что влечет за собой другой вопрос. Вы в состоянии говорить?

— Ну, в общем, да, — ответил Стрэнд.

— Известно ли вам, что после первых десяти дней пребывания в больнице все врачи сошлись во мнении, что выкарабкаться вам удалось и что вы вполне способны вести нормальную, спокойную и размеренную жизнь?

— Нет, этого я не знал. Новость хорошая.

— Да, разумеется. Но это значит, что вы должны всерьез задуматься о своей дальнейшей жизни. Если, конечно, принимаете их рекомендации к сведению. — В голосе Хейзена зазвучали укоризненные нотки. — Словом, вы не сможете вернуться на работу в сентябре и продолжать преподавать, будто ничего не случилось.

Стрэнд подавил вздох. Он и прежде знал, что в не столь отдаленном будущем наступит день, когда ему придется столкнуться с этим. Просто привык отмахиваться от неприятной мысли, откладывать ее на потом.

— Не думаю, — продолжил тем временем Хейзен, — что пенсии по нетрудоспособности, которую выплачивают нью-йоркским учителям, будет хватать, особенно сейчас, во время инфляции.

— Разве что на проезд в метро, — слабым голосом заметил Стрэнд.

— Именно. Я не хотел заговаривать об этом до полного вашего выздоровления, но возникли некоторые соображения… — Он вяло взмахнул рукой. — Короче, я взял на себя смелость переговорить о вас с директором одной небольшой школы в Коннектикуте. В Данбери. Это примерно в двух часах езды от Нью-Йорка, к северу от Нью-Хейвена. Мой отец щедро субсидировал эту школу — и при жизни, и в своем завещании. Он был знаком с прежним ее директором еще по колледжу и очень хорошо о нем отзывался. А теперь директором стал сын этого человека, и он крайне благосклонно рассматривает любые мои предложения. Ну и я не преминул сделать одно. Школа небольшая, всего четыреста учеников, все мальчики. Там придерживаются старомодных подходов в обучении и воспитании, что лично я одобряю. Самое подходящее место для вашего дружка Ромеро. Только там вы сможете держать его под контролем.

— Вы никогда ничего не забываете, верно, Рассел? — В голосе Стрэнда звучало неподдельное восхищение.

Хейзен отверг комплимент легким пожатием плеч.

— Классы маленькие, а потому нагрузка у вас будет небольшая, — продолжил он. — Примерно часов двенадцать в неделю, по крайней мере в первый семестр, так обещал мне директор. И в придачу к работе в ваше распоряжение поступит очень уютный домик, что в наши дни ценится не меньше зарплаты. А по сути — значительно больше. Когда я рассказал директору — кстати, фамилия его Бэбкок, отличный парень, уверен, он вам понравится, — так вот, когда я рассказал ему о вашей жене, он сказал, что давно мечтал организовать нечто вроде клуба любителей музыки и что миссис Стрэнд там будет как нельзя более кстати. Ну и потом жить в маленьком, тихом школьном городке куда проще и приятнее, нежели каждый день сражаться за то существование, которое вы вели в Нью-Йорке… Я вас утомил?

— Чуть-чуть, — сознался Стрэнд.

— Проблема в том, что для принятия решения у вас осталось не так уж много времени, — извиняющимся тоном произнес Хейзен. — Занятия начинаются через два месяца, и факультету нужно подтверждение. И еще. На следующей неделе Бэбкок собирается в Монтак навестить друзей. Он заедет сюда переговорить с вами… что избавит вас от утомительной поездки в Коннектикут.

— Все это звучит многообещающе, — устало произнес Стрэнд. — Но разумеется, я прежде должен обсудить с Лесли…

— Я уже рассказал ей, — кивнул Хейзен. — И у меня такое впечатление, что ваша супруга всей душой «за».

— Но мне она пока ничего не говорила. А может, и говорила, просто я не помню, — признался Стрэнд. — У меня вообще в последнее время нелады с памятью.

— Ничего, все наладится, — поспешил успокоить его Хейзен. — К тому же именно она попросила меня предварительно переговорить с вами. Сказала, что ей не хотелось бы оказывать на вас чрезмерное давление.

Стрэнд кивнул:

— С момента выписки из больницы она носится со мной так, словно я сделан из тонкого старинного фарфора.

Хейзен рассмеялся.

— Я заметил, — сказал он. — Но и это пройдет. Все переменится, как только вы окрепнете. Начнете вставать, ходить — и сами удивитесь, насколько все изменилось.

— Нет уж, спасибо. Не хочу больше сюрпризов, — шутливо заметил Стрэнд.

Когда Хейзен наконец ушел, он позволил себе роскошь — не сдерживать больше тяжких вздохов, которые так и рвались из груди, пока этот человек был здесь. Следует всерьез задуматься о том, как сложится его дальнейшая жизнь, — кажется, так выразился только что Хейзен. Среди всего прочего это означало деньги. Вечно эти деньги… Стрэнд понимал, что содержание его здесь и лечение обходится недешево, но впервые за тридцать с лишним лет не спросил, сколько именно это стоит. Но вскоре ему представят счет, и придется платить. Он снова вздохнул.

А потом закрыл глаза и задремал. А проснувшись, лишь смутно и в общих чертах вспомнил, что Хейзен заходил к нему и разговаривал о переходе в другую школу. Но он не помнил ни названия школы, ни того, где она находится, ни имени человека, который должен приехать и с которым придется говорить о зарплате — то есть снова о деньгах. Стрэнд откинулся на подушки и снова задремал.

Наутро доктор Колдвелл разрешил ему спуститься вниз. И хотя Лесли убеждала, что достаточно накинуть халат поверх пижамы, Стрэнд все-таки настоял на своем и оделся.

— Не хочу, чтобы терраса в доме Рассела Хейзена походила на крыльцо в доме для престарелых, — сказал он. И побрился самостоятельно. Впервые со времени несчастного случая — именно так он предпочитал называть про себя то, что произошло, — он увидел собственное отражение. Он был бледен, страшно исхудал, глаза на изможденном лице казались просто громадными и походили на пару вопросительных знаков, выведенных темными чернилами. Пока Стрэнд находился в постели, миссис Кетли брила его через день и он был избавлен от созерцания собственной физиономии в зеркале.