– Но, папа, что же нам теперь делать?

Морис пришел в ярость.

– «Папа, что же нам теперь делать?» – зло передразнил он писклявый голос Верена. – Хнычешь, как младенец в пеленках! У тебя что, своего ума нет?

Верен стал пунцовым.

– Есть, конечно, но я полагаюсь на родительский опыт. И как почтительный сын…

– Оставь на время свою почтительность! – раздраженно рявкнул отец. – Скажи, сынок, как, по-твоему, нам следует поступить? – поинтересовался он с вызовом и насмешкой.

Верен нахмурился, мучительно соображая, затем неуверенно спросил:

– Драться?

– После того как суд официально вынес решение в пользу Фицуорина? Да у тебя каша вместо мозгов! Почему, как ты думаешь, за все то долгое время, пока Фицуорины оспаривали Уиттингтон, они ни разу не пытались взять его приступом?

– Боялись, что у них не хватит сил?

– Нет, мой мальчик! – оскалил зубы Морис. – Любое применение оружия поставило бы их вне закона и лишило права официально претендовать на замок. Если мы сейчас поднимем против них оружие, то автоматически станем преступниками, и тогда уже нас будут выселять не одни Фицуорины, а все землевладельцы Шропшира. А с ними мы уж точно не справимся.

– Я бы подал встречный иск, – вступил в разговор младший сын Мориса, Гвин. – Даже если Фицуорин и водит дружбу с Хьюбертом Уолтером, последний занимает слишком высокое положение, чтобы вопрос о том, кто владеет Уиттингтоном, стал для него принципиальным. И к тому же мы тоже вполне можем кое с кем подружиться – да хоть с секретарями, которые исполняют указания Уолтера. – И Гвин выразительно похлопал по кошелю, висевшему у него на поясе.

Морис одобрительно оглядел младшего сына. Толковый парень, что и говорить. Эх, до чего же досадно, что он родился вторым! Отцу порой казалось, что мозги Верена застряли в утробе матери и Гвин, выбираясь наружу, прихватил их с собой.

– А что, это мысль, – кивнул Морис. – Да и не всегда же Хьюберт Уолтер будет королевским юстициарием. Он и так уже архиепископ Кентерберийский и папский легат. Столько должностей этот тип захапал, как бы не подавился или не лопнул от жадности!

Гвин погладил жидкую соломенную бородку:

– Если Фицуорины в большом фаворе у Хьюберта Уолтера, то наверняка есть другие важные люди, которым они перешли дорогу. Помнишь, ходили слухи о том, что Фульк-младший поссорился с принцем Иоанном?

Морис закусил губу и задумался. Некоторое время помолчал, а затем произнес:

– Да, что-то такое было. Подробностей не помню, но это легко выяснить. Принц Иоанн владеет землями на границе с Уэльсом, и если он и впрямь затаил обиду на семейство Фицуорин, то мы этим можем воспользоваться.

Гвин кивнул и посмотрел на отца, задумчиво прищурив глаза:

– Для нас станет удачным совпадением, если с Брюнином Фицуорином вдруг произойдет какой-нибудь несчастный случай…

Это прозвучало не как утверждение, но, скорее, как вопрос.

«Да Гвин не только забытые братом мозги прихватил, но и хитроумное коварство», – подумал Морис. Откровенно говоря, он не знал, стоит ли этим гордиться или нет. Ведь, как известно, иногда говорят «коварство», чтобы не сказать «бесчестье».

– Ну, это как посмотреть, – не согласился Морис. Подойдя к столу, он налил себе из кувшина вина и продолжил: – Не забывай, что у Фицуорина шестеро сыновей, и все такое же отродье, как их папаша. – Он болезненно поморщился, вспомнив стычку в Освестри. – Избавимся от одного дьявола – тут же придется иметь дело со всеми остальными.

– Но мы должны их остановить, потому что, если Фицуорины вступят во владение замком, у нас ничего не останется.

– Поверь, мой мальчик, – с чувством произнес он, – больше всего на свете я хочу вытащить меч и изрубить на куски весь этот поганый род, а ошметки сбросить во чрево ада, но… Если мы сделаем это, то одновременно уничтожим и себя. Нет, мы будем выжидать. – На лице его появилась ледяная улыбка. – Ведь не зря говорят, что имущество гораздо легче отстоять, чем завоевать.

Винчестер, лето 1198 года

Мод подошла к кровати и опустилась на колени, чтобы поцеловать украшенную епископским перстнем руку деверя.

– Дочь моя, – хрипло сказал Хьюберт и устало улыбнулся.

Губы у него потрескались, а дыхание было несвежим. Пот блестел в складках вялых щек и пропитал волосы вокруг тонзуры, так что они торчали каштановыми пучками.

«Неужели умирает?» – подумала Мод. У Теобальда в мыслях явно было то же самое. Они получили срочное письмо от домашнего секретаря юстициария, в котором говорилось, что архиепископ слег с лихорадкой.

– Хьюберт. – Теобальд тоже поцеловал церемониальное кольцо, а потом обнял брата.

Ввалившиеся глаза больного осветила веселая искорка.

– Не переживай понапрасну, Тео: ты старший, и я не намерен умирать раньше тебя. У меня на земле осталось еще слишком много дел, чтобы отправиться на небеса прямо сейчас.

Хьюберт попытался приподняться и облокотиться на подушки, но его сразил приступ мучительного кашля.

Теобальд помог брату сесть, а Мод принесла разбавленного вина. Хьюберт жадно выпил и, задыхаясь, опустил голову обратно на подушку.

– Но все равно, спасибо, что пришли.

– Глупец ты! – с чувством сказал Теобальд. – Загонишь себя в могилу работой.

– Лучше на себя посмотри, – парировал Хьюберт. – Ты ведь тоже не сидишь дома, праздно грея пятки у камина.

– Но я ведь не архиепископ Кентерберийский, папский легат, юстициарий, а также канцлер одновременно, – сказал Теобальд. – Всего-то занимаюсь сборами с турниров, выполняю функции выездного судьи да управляю парой поместий – жалкие мелочи по сравнению с тобой. И не говори, что я переживаю понапрасну. Как ни крути, ты не послал бы за мной, если бы сам не считал, что заболел очень серьезно.

Хьюберт потянулся к завязкам на вороте ночной сорочки:

– Не скрою, Тео, я был очень болен, но я искренне верю, что с Божьей помощью скоро поправлюсь.

– А потом что? Снова загонишь себя, доведя до очередной болезни?

Хьюберт сочувственно глянул на Мод:

– С тобой он так же круто обходится?

Мод переводила взгляд с одного брата на другого. На лице Теобальда отразилось раздражение. Она знала, как он переживает за Хьюберта. Знала и то, что, попрекая больного человека, ничего не добьешься, только еще больше рассердишь его. Нужно держаться непринужденно и сохранять хорошее расположение духа.

– Исключительно для моего же блага, как он сам утверждает, – ответила она, скромно опустив ресницы.

Теобальд издал какой-то невнятный звук, полный негодования. Хьюберт тихонько засмеялся, но опять раскашлялся, и ему снова пришлось прибегать к помощи вина. Когда кашель прошел, Хьюберт похлопал брата по плечу горячей от лихорадки рукой: