– Я облегчу твои страдания, Тео. Тебе будет приятно узнать, что сейчас один из моих секретарей переписывает набело письмо королю Ричарду о моей отставке. Я ухожу с поста юстициария. Как ты справедливо заметил, я не могу всем угодить, и, по правде говоря, на первом месте для меня должен все-таки стоять Бог.

– Рад слышать. – Теобальд скрестил руки на груди и попытался напустить на себя суровый вид. – А что это ты вдруг надумал?

– Вообще-то, я уже давно к этому готовился. Я ведь даже обучал Джеффри Фицпетера, который примет у меня дела. Ты разве не рад?

– Я обрадуюсь еще сильнее, когда тебе станет лучше и ты сможешь встать, – проворчал Теобальд. – А пока ты в постели, я буду твоим сторожевым псом и прослежу, чтобы ты даже мизинцем не пошевелил.

– Тогда я умру не от переутомления, а от скуки! – испуганно запротестовал младший брат.

– То есть ты находишь мое общество до смерти скучным?

– Нет, конечно! Не передергивай, Тео.

Мод оставила братьев продолжать спор, от которого, как она подозревала, оба втайне получали удовольствие. Теобальд прекрасно знает, когда остановиться, чтобы не утомить Хьюберта.

Слуги внесли во дворец их багаж: окованный медью дорожный сундук с одеждой, разобранную на части кровать, которую вновь соберут в гостевой комнате, раму для вышивания и прялку. Мод не знала, как долго они будут здесь гостить. Хьюберт явно серьезно болен, но сохраняет достаточную для споров ясность ума и вообще, похоже, пошел на поправку.

Она призадумалась о предстоящей отставке деверя. С одной стороны, Теобальд немало выигрывал оттого, что Хьюберт занимал должность юстициария, но, с другой стороны, на нем лежало и больше ответственности. Вдобавок приходилось проводить немало времени в разъездах, что не слишком радовало Мод.

С недавних пор Теобальд начал тосковать по более спокойной жизни. На доходы Хьюберта он основал несколько религиозных общин: Августинианское аббатство в Эмаундернессе близ Кокерсенда и еще несколько монастырей в Ирландии. Теобальд часто заговаривал о том, что хорошо бы вернуться туда. Ирландия неудержимо притягивала его. Внезапная серьезная болезнь брата заставила Тео серьезно призадуматься о жизни, но Мод чувствовала, что муж ее и без того вот уже некоторое время назад начал потихоньку приводить свои дела в порядок.

Она задумчиво разглядывала их разобранную на части супружескую кровать. Они по-прежнему делили это широкое ложе, когда Теобальд ночевал дома или когда Мод путешествовала с ним, но по большей части лишь предавались там сну. Изредка муж заключал ее в объятия и, бормоча слова любви, проникал в ее тело, но подобное случалось нечасто и, честно говоря, не доставляло Мод особой радости. Правда, боли, как в самый первый раз, она больше не испытывала, но само действо по-прежнему оставалось для нее неприятным. Чаще всего Теобальд относился к Мод как к бесполому товарищу. Он беседовал с женой, использовал ее в качестве слушателя, чтобы развивать перед ней свои идеи, иной раз ворчал, облегчая душу, или вслух размышлял на злободневные темы, пользуясь безопасностью супружеской постели, где его слышали только одни уши. И за это Мод любила мужа и беспрекословно даровала ему свое тело в тех редких случаях, когда Теобальд жаждал обладать им.

Молодые мужчины пытались соблазнить ее, полагая, что Теобальд наверняка не удовлетворяет супругу, но Мод отвергала их намеки с ледяным презрением. Все они хотели лишь одного – запустить руки под платье молоденькой красотки, и это их откровенное вожделение казалось ей отвратительным. Когда Мод вместе с Теобальдом посещала турниры, рыцари наперебой вызывались украсить копье знаком ее благоволения, и иногда ей приходилось отдавать свою ленту, но исключительно для пользы дела, поскольку Теобальд отвечал за сбор взносов с тех, кто надеялся заслужить себе славу на ристалище. Теперь у Мод имелся целый запас лент, купленных специально для этой цели. С того первого турнира, когда она отдала Фульку Фицуорину ленту из косы, она никогда больше не удостаивала ни одного рыцаря предметом своего личного туалета.

Иногда турниры посещал и Фульк, но он держался на расстоянии, впрочем, и Мод тоже не стремилась с ним сблизиться. Самое большее, они вежливо кивали друг другу, проходя мимо. Если по случайности на турнирном пиру эти двое садились рядом, то беседовали учтиво, но натянуто, упорно стараясь не встречаться глазами.

Поскольку слава Фулька и его отряда привлекала большое количество публики, доходы от турниров неизменно оказывались высокими, что не могло не радовать Теобальда. Мастерство Фулька было так велико, что его сравнивали с великим Уильямом Маршалом в юности. В любовных баталиях он тоже снискал себе награды: как неодобрительно отметила Мод, не только от женщин вроде Гунильды, но и от других, более благородного происхождения, чью кровь взволновало выступление храброго воина на ристалище. Они желали, чтобы и в их постели Фульк тоже проявил себя героем.

– Леди Уолтер? – обратился к Мод стоявший в дверях стройный миловидный юноша с оливковой кожей и темными живыми глазами. – Не знаю, помните ли вы меня, – сказал он с поклоном. – Нас представили друг другу на вашей свадьбе. Меня зовут Жан де Рампень, я состою в свите его преосвященства.

– Да, конечно помню, – ответила Мод.

Это было правдой лишь наполовину, но, занимая определенное положение в свете, она быстро научилась говорить любезности, необходимые для поддержания связей. Мод представляли очень многих, и хотя лицо этого молодого человека действительно было ей смутно знакомо, она не могла связать его ни с какими определенными воспоминаниями.

– Я рад, что лорд Теобальд приехал, – сказал молодой рыцарь. – В присутствии близкого человека его высокопреосвященство поправится быстрее. Думаю, лорд Теобальд – один из немногих людей, которых мой господин послушает. Если старший брат велит его преосвященству лежать в постели и отдыхать, то вполне может быть, что он так и сделает, – усмехнулся молодой человек. – Когда он вас вызывал, то и впрямь верил, что находится на пороге смерти, да, честно говоря, и все мы тоже так считали. Слишком много его преосвященство на себя взвалил.

– Он это уже и сам признал. Мне кажется, это у них семейная черта.

– А мой господин сказал вам, что собирается оставить пост юстициария в пользу Джеффри Фицпетера? – (Мод кивнула.) – Я должен доставить соответствующее письмо королю Ричарду, как только секретарь перепишет все начисто.

Мод вгляделась в собеседника пристальнее. Она мысленно приставила к чисто выбритому подбородку короткую черную бороду и нарядила юношу в котту из ярко-красного сукна, вместо его нынешнего неброского одеяния песочного цвета. И, щелкнув пальцами, воскликнула:

– Я вспомнила! В Ланкастере вы играли на лютне и пели балладу о фее с серебряными волосами, которая стала графиней Анжуйской! – Мод улыбнулась. – Мне показалось тогда, что вы весьма искусны.

– Спасибо, миледи! – Он ослепительно улыбнулся и стал похож на благородного разбойника. – Иногда я действительно путешествую под видом трубадура. Играть на лютне – полезное умение, всегда можно заработать себе ужин музыкой.