Раны подзатянулись даже несмотря на то, что никто не давал телу покоя, поэтому муки совести меня не мучили. Зато я решила помучить вопросами Муна и узнать побольше об уровне кипятильника.

— А это какой уровень? Что означает? — Я задрала руками футболку Муна до шеи, и она натянулась на широкой мужской груди, прекрасно держась, а потом я провела кончиком языка по коже.

Зверь завелся не на шутку. Зарычал, шумно задышал, а потом сказал:

— Что я крайне горяч и заставлю тебя сейчас попотеть!

Мун набросился на меня со всей силой сдерживаемой до этого страсти, и тут из гостиной раздалось приглушенное рычание.

— Кто там? — внутри все сжалось.

Плетка? Нет, не может быть. Она же не могла сюда прорваться?

Мун застыл с закрытыми глазами, не дыша, а потом тихо сказал:

— Это не “кто”. Это “что”.

— Что? В каком смысле? — Я повернулась в сторону зала.

— Пошли. — Мун взял меня за руку и повел за собой, ступая так бесшумно, будто ничего не весил. Я же похвастаться мягкой поступью не могла, но пятки сдерживала изо всех сил.

Звук из зала нарастал с каждым нашим шагом. Что же там такое? Что происходит?

Кажется, я даже забыла, как дышать, превратившись в слух, и как только я увидела помещение, то сразу все поняла.

Телевизор крутил запись, от которой на секунду Мун застыл, будто его обдали сухим льдом. Дотронься — треснет. Шея напряглась от натуги так, что стало видно вены, лоб покрылся морщинами, кулаки казались камнями.

Он не видел изображения, но прекрасно слышал. И узнал, в тот момент замер и больше не двигался, будто парализованный.

На экране Мун был распят на металлической звезде. В крови, словно в водолазном костюме, с головы до ног. Мне от одного вида мужчины стало смертельно плохо.

Плетка хлестала в воздухе своей тезкой с таким больным упоением, будто хотела выбить из него одним из ударов дух. И сама порыкивала от удовольствия, когда оборотень хранил гробовое молчание, плотно поджав губы.

А потом мучительница остановилась, взяла с пола ведро, насыпала туда пакет соли, напоказ, словно котелок ведьмы, помешала содержимое и одним махом выплеснула его на оборотня.

Тот зашипел от боли, и я отвернулась в поисках пульта. Нигде нет!

— Ты будешь мучиться вечно! Никогда не забудешь меня! Никогда не умрешь! Никогда не оставлю тебя в покое за то, что ты сделал! — плевала обвинения в лицо волка Плетка.

Я подбежала к телевизору, нащупала сзади кнопки и со второй попытки выключила экран.

Волк не двигался. Не дышал. Не видел. Будто умер на секунду. Побледнел весь, стал белый, как первый снег. И я импульсивно обняла мужчину и только тогда почувствовала мелкую дрожь и то, что он был мокрым от ледяного пота.

— Ты больше не там. Ты здесь, в безопасности. Все в порядке. Я с тобой, Мун. Я с тобой, — я гладила его по спине, — дыши же, дыши!

Мун не дышал будто, и я испугалась. Поднялась на цыпочках, обхватила голову мужчины руками и потянула на себя. А потом поделилась воздухом, наполняя его легкие жизнью.

Мун

Оборотень всегда считал себя сильным, способным перенести семь кругов ада. Он прошел через пытки, от которых у других голос стал бы на всю жизнь по-женски высоким. Но не смог взять себя в руки в присутствии пары, когда увидел со стороны ту частьжизни, о которой почти никому не говорил. И это добивало его еще больше.

Запись светилась прямо в сердцевине его дома, издевательски показывая, что змея пробралась на территорию Муна, а мужчина не мог пошевелить и пальцем. Прошлое, как огромный питон, пожирало его, проталкивая по тугим внутренностям, чтобы переварить.

Стыд пробивал холодным потом, но Мун ничего не мог с собой поделать. Показаться таким слабым, обездвиженным, беззащитным — это удар под дых.

Волк не смотрел на Санни. Слишком боялся почувствовать под пальцами морщинку разочарования, сурово поджатые губы осуждения. Но неожиданно услышал шепот, полный беспокойства, а потом в оборотня будто вдохнули само солнце.

В груди будто произошел маленький взрыв, рождение сверхновой звезды. Руки обрели способность двигаться, и он стиснул крепче свою понимающую любовь, скрывая слезу облегчения.

Мун не каменный. Совсем. У него есть большое слабое место, по которому в последнее время бьют все кому не лень. Но оборотень хотел быть перед Санни идеальным.

Но сейчас он чувствовал невероятное облегчение, потому что девушка приняла его даже таким. Без капли осуждения, болея за Муна всем сердцем. Мужчина чувствовал тревогу, пропитавшую ее насквозь, а на губах вкус поддержки.

Ловко, словно сетями, она одним махом вытащила оборотня из бездны. Разрезала тело его личного питона и достала, согревая своими лучами.

— Спасибо! — поблагодарил Мун, обнимая крепко и бережно, так, чтобы ненароком не повредить Санни.

– За что? — Девушка подняла непонимающий взгляд, положила ладонь на щеку мужчины и провела по ней большим пальцем.

На языке вертелось так много, за что Мун хотел поблагодарить ее, но мысли не складывались в слова, путаясь между собой. Поэтому после заминки оборотень просто сказал:

— За то, что ты есть.

И крепко поцеловал в почему-то соленые губы…

Мун не хотел отрываться от Санни, выпускать ее из объятий, но проникновение в его дом, словно щелчок по носу, трудно игнорировать. Он немного пришел в себя — спасибо девушке — и теперь ясно мыслил.

— Я отведу тебя к Кате. Сейчас тебе лучше побыть в безопасности в особняке, а я должен поймать крысу.

— С тобой нельзя? — с надеждой спросила девушка и беспокойно завертела головой по сторонам — Мун чувствовал каждое движение, будто видел.

— Нет. Особняк лучше защищен. Я столько времени жил один, что пользовался только элементарной защитой. Присутствие волка — это уже лучшая охрана.

— Значит, враг мог без труда проникнуть внутрь?

— Не без труда. И не проник, я не чувствую чужих запахов в доме. Телевизор можно включить и через окно с помощью обычного приложения. Подсоединиться к сети, взломать пароль и включить трансляцию.

— Но должен остаться след подключения?

— Вот именно этим я и займусь, милая. И не только след подключения, но и запах около дома. А пока я ловлю предателя, поболтай с Катей, хорошо?

Мун чувствовал напряжение протеста от Санни, но куда как больше там было беспокойства. И оборотень очень надеялся, что она переживает за него, а не за себя. От одной мысли этот дерьмовый день очищался и издевательски блестел радугой.