Лукас искоса глянул на нас и снова решительно уставился надорогу.

Снег пошел сильнее и гуще. К тому времени, как мы добралисьдо центра Альбиона, у колес припаркованных машин уже образовались настоящиесугробы.

— Может быть вам, ребята, не стоит сегодня возвращатьсяобратно? — спросил Лукас. — Позвоните предкам. Скажите, что невозможно ехать потаким дорогам.

— Ну, час у нас еще есть, несмотря на снегопад.

Этого времени хватит, чтобы добраться до школы.

Балтазар поднял воротник пальто, словно уже замерз.

Я знала, что стоит мне попросить Балтазара, и он останется.И мне хотелось этого, чтобы провести с Лукасом хотя бы несколько минут наедине.Если мы сумеем убедить моих родителей, что ехать до утра невозможно, покадороги не расчистят, у нас будут долгие часы... а бедному Балтазару придетсядожидаться где-то рядом. Я буду чувствовать себя неловко, а Балтазару будет ещехуже, а он и так выглядит несчастным. Ему нужно вернуться в академию «Вечнаяночь».

— Мы поедем прямо сейчас, — сказала я Лукасу. — Так будетлучше.

Лукас смотрел на меня, и на его лице разочарование сменилосьчем-то другим, чего я понять не смогла.

— Может, и так.

После этого никто из нас не знал, что сказать.

Балтазар, похоже, был настолько расстроен, что даже незаметил возникшего между нами напряжения. Он просто открыл дверцу пикапа. Вкабину ворвался ледяной ветер, сдув мне волосы на глаза. Лукас уже сновасмотрел на дорогу, как человек, задумавший побег. Балтазар протянул мне руку. Яоперлась на нее и слабым голосом произнесла:

— До свидания, Лукас.

Он наклонился, чтобы закрыть за мной дверцу.

— Увидимся через месяц. Амхерст. Городская площадь. Обычноевремя. Хорошо? — Он вздохнул и криво улыбнулся. — Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Но впервые в жизни эти слова ничегоне исправили.

Следующие несколько дней у нас с Балтазаром было настолькоотвратительное настроение, что я предложила сделать вид, будто мы поссорились.Ни он, ни я не могли притворяться счастливой парой. Но через неделю мы,конечно, постараемся взять себя в руки и прикинуться, что помирились.

Однако теперь мне пришлось много времени проводить водиночестве, и тревога все нарастала. Я вспоминала, как мы с Лукасомрасстались, и земля уходила у меня из-под ног.

Вик заметил это и попытался поднять мне настроение,предложив научить играть в шахматы, но я то и дело раздражалась и отвлекалась ине могла запомнить даже правила, не говоря уж о стратегии.

— Ты стала сама не своя, — сказал мне Вик как-то днем, когдамы с ним разбирали присланные на этой неделе продукты.

Похоже, ученики-люди даже не замечали, что многие иходноклассники никогда не приходили сюда; они были слишком заняты тем, чтозабирали заказанные посылки — коробки с макаронами, пачки печенья. Вик сунул всвою холщовую сумку две бутылки апельсиновой содовой воды.

— И Балтазар тоже явно хандрит.

— Да. Наверное. — Чувствуя себя неловко, я уставилась всписок Ракели, потому что вызвалась принести ее заказ вместе со своим.

— Балти пришел на наш последний фестиваль классическихфильмов: «Семь» и «Подозрительные лица». Тема была «Кевин Спейси: До падения».Классно, да? Но Балтазар все это время просидел, уставившись в угол.

— Вик, я понимаю, что ты хочешь как лучше, но давай не будемоб этом говорить.

Он пожал плечами и взял несколько банок супа.

— Я просто думал, не связано ли это как-то с Лукасом.

— Может быть. Что-то типа того. Тут все сложно.

— Насколько я понимаю, Лукас из тех парней, кого девчонкиникак не могут забыть. Вспыльчивый, немногословный, весь такой необузданный ивсе такое. Вот я не умею изображать из себя плохого парня, — сказал Вик. — Явыбираю другой путь. А Лукас...

— Он ничего не изображает. Он просто такой, какой есть.

— Я знаю, — произнес Вик негромко. — И еще знаю, что междувами ничего не закончилось. Скверно для Балтазара, но я предпочитаю называтьвещи своими именами.

Я понадеялась, что он прав, и эта надежда подняла мненастроение.

— Ты паршивый сводник, Вик!

— Ну, не такой уж паршивый, как ты. Нет, правда, — я иРакель!

— Да это было больше года назад!

Отхохотавшись, мы с ним продолжили «шопинг».

Вернувшись в свою комнату с полными сумками, я почувствоваласебя намного лучше, чем до сих пор, хотя не могу сказать, что хорошеенастроение полностью возвратилось ко мне.

Ракель была погружена в очередной масштабный и бестолковыйартпроект. Коллаж занимал чуть ли не половину пола нашей спальни и сильно вонялклеем и краской.

— А что это? — спросила я, на цыпочках обходя влажные газетыи кисточки.

— Я назвала это «Ода анархии». Видишь, как цвета постоянносталкиваются?

— Да уж, этого нельзя не заметить.

Моя сомнительная похвала ничуть не убавила энтузиазмаРакели. Руки ее были испачканы краской, оранжевая попала даже на волосы, но мояподруга жевала печенье и любовалась своей работой.

— Ты же можешь его обходить, да?

— Да, но думаю, лучше я сегодня переночую у родителей.

— А они тебе позволят?

— Я ведь не часто так делаю. Не думаю, что из-за одной ночикто-нибудь начнет возмущаться.

Родители, увидев меня, пришли в восторг. Когда-то они оченьстрого следили, чтобы я не проводила с ними слишком много времени, потому чтобеспокоились из-за моего нежелания общаться с другими вампирами академии«Вечная ночь». Но теперь они уверились, что я становлюсь такой, как им хочется,и их двери всегда были открыты для меня.

Раньше это казалось мне естественным, но сейчас — нет.

— Папа, — спросила я, когда мы с ним меняли простыни на моейкровати, — ты всегда знал, что в конце концов я стану вампиром? Я имею в виду —полноценным вампиром.

— Конечно. — Он не отрывал глаз от своей работы, делаяаккуратный «больничный» угол. — Однажды ты окончательно повзрослеешь и заберешьжизнь... а ты знаешь, что мы сумеем найти приличный способ это сделать. И завершишьизменения.

— Я в этом не очень уверена.

— Милая, все будет хорошо. — Он положил руку мне на плечо,на его лице читалась нежность, и в этот момент его не портил даже кривой, нераз сломанный нос, — я знаю, что ты тревожишься из-за этого. Но если мы найдемкого-то, умирающего, уже не приходящего в сознание, ты окажешь этому человекууслугу. Его последним делом на этой земле будет подаренное тебе бессмертие.Неужели ты думаешь, что он не захотел бы сделать это для тебя?