Сделав соответствующую правку, я сказал Борису Васильевичу: „Все эмоции я убрал. В печать отдадим потом, а пока мне нужна выборка по торпеде 53–65К. Будьте любезны, Борис Васильевич, сегодня сделайте“. На это Борис Васильевич неожиданно ответил: „Будет сделано. Указание дадено, время засекено. Сполню!“ Часа через два при рассмотрении материала по результатам стрельб торпедами 53–65К я поинтересовался о причинах перехода на народный говорок. Пока я читал, он рассказывал мне, что в молодости в 50-е годы на подводной лодке в составе его минно-торпедной боевой части была ещё и пушка. Торпедисты по совместительству были ещё и артиллеристами. И был у него в подчинении старший матрос Семелянец. Был он из крестьян с тремя классами образования, но исключительной добросовестности, как большинство крестьянских детей, приученных к труду с детства. Получил Семелянец очередное воинское звание „старшина 2-й статьи“ и новую должность — старшего комендора, и к нему в артиллерийский расчёт поступил молодой матрос из городских с девятью классами средней школы и большой „сачок“. Учил молодого матроса старшина 2-й статьи Семелянец тому, что умел и любил делать сам: чистить и смазывать пушку, проворачивать механизмы и т. д. Был он деловой — обязательно проверял выполнение задания, причём не только качество, но и временной норматив. Работа с пушкой на подводной лодке требует быстроты обслуживания. Так вот, отдавая приказание своему учёному подчинённому, старшина 2-й статьи Семелянец обязательно смотрел на часы — а иметь их в те времена было престижно — и заканчивал безапелляционно: „Указание дадено, время засекено! Сполняй!“, и вскоре все офицеры подводной лодки, а затем и всей бригады, включая штаб, отдавая приказания „нижележащим“ подчинённым, заканчивали крылатым выражением: „Указание дадено, время засекено! Сполняй!“ „Вот и вспомнил об этом сегодня“, — сказал Борис Васильевич и рассмеялся. Тогда у нас в отделе выражение не привилось. Но рассказ помнят. Когда я заканчивал чтение, Борис Васильевич снова вернулся к тем рекомендациям, которые я вычеркнул из его анализа. Но был уже не очень настойчив. Чувствовалось, что Борис Васильевич на чём-то меня хочет „уесть“, чтобы свести всё к ничьей. „Вот смотри“, — говорил он мне, — в ходе боевой подготовки основные потери даёт торпеда 53–65К. Надо снимать с должностей всех и тебя в том числе. Но мне тебя жаль, и от тебя мало, что зависит, вот я и пишу — снять начальника торпедного отдела УПВ. И немедленно». — «Борис Васильевич, вы же знаете, приняты крутые меры. Положение исправлено. Это всё вчера. Не волнуйтесь. Вы же сами в курсе дела». Вдруг совершенно неожиданно он задаёт мне вопрос: «А какой коэффициент усиления был в аппаратуре самонаведения торпеды САЭТ–50?» Я не сразу сообразил, что к чему. Торпеда давно снята с вооружения. Может быть, кто-нибудь выстрелил одну штуку? «Я не помню величину коэффициента, но мы его подсчитаем. Там защитный уровень был, мне помнится, в 1 микровольт.

На выходе было 16 вольт. Значит коэффициент усиления — 16 миллионов». «Верно, Герман». Тут я понял, Борис Васильевич впервые назвал меня не индейцем, а по имени… Значит, ничья в мою пользу.

Если рассмотреть все «Сборники…», составленные Борисом Васильевичем за почти десять лет его работы в институте, то чётко просматривается их большая воспитательная роль: к оружию нужно относиться на «Вы». Люди, которые готовят оружие, не должны отвлекаться ни на какие другие работы, торпедный расчёт должен быть в полном составе. Оружие подаёт на подводную лодку не цех приготовления, а тыл военно-морской базы. А это значит, что каждый на своём посту участвует в подаче — в том числе и по состоянию дороги, безопасности движения по ней и т. д. Недаром на флотилии, где он служил, приказ на подготовку оружия непосредственно получал начальник тыла базы, а главный инженер торпедно-технической базы лично присутствовал на недельном планировании у начальника штаба флотилии. Командир торпедно-технической базы капитан 1-го ранга Кекух Вольтер Иванович, а затем полковник Наймушин Владимир Васильевич жили у Меринова, как у Христа за пазухой. В дни подготовки оружия никаких других работ на торпедно-технической базе не планировалось.

Но вернёмся к 1975 году. Совместно с Борисом Васильевичем над «Сборником…» работал Павел Прокофьевич Тиунов. Старый катерник, участник Великой Отечественной войны, он проводил анализ боевых упражнений, выполненных противолодочным бомбовым оружием. Здесь объём работы был небольшой. На первых порах Борису Васильевичу помогал Виктор Борисович Гуминский, бывший начальник спецгруппы по подготовке торпед на Северном флоте. Они были знакомы друг с другом и работали дружно. Из-за срочности выполнения «Анализа» знакомство с отделом и лабораторией отложили до лучших времен. А вот когда «Сборник…» был сдан в печать, Борис Васильевич подошёл ко мне: «Слушай, покажи мне нашу отдельскую лабораторную базу. Говорят, здесь есть целый отсек подводной лодки». — «Ну, отсек не отсек, а имитация отсека подводной лодки 675 проекта полная». Позвонив в лабораторию, ее начальнику Косте Гуревичу, чтобы не пугать своим внезапным появлением, мы направились в лабораторный корпус института. Лаборатория носила название «Климатическая» и предназначалась для исследования эксплуатационных свойств морского подводного оружия в различных климатических условиях на сохраняемость. Для этого имелись четыре торпедных аппарата калибра 533 мм, два торпедных аппарата — 400 мм и стеллажи. С центрального пункта управления в помещении создавались необходимые по заданию температура и влажность. На оружие воздействовали заданные ходовая вибрация, качка по крену и дифференту, гидростатическое давление, агрессивная морская вода, которая доставлялась судами Ленинградского порта по необходимости с любой точки Мирового океана, где наши подводные лодки могли нести боевую службу. За 12 лет существования в лаборатории исследованы на сохраняемость все серийные образцы торпедного оружия. Надо сказать, что ничего подобного Борис Васильевич не ожидал увидеть. В большом зале размещалось оборудование для подготовки оружия, и всё напоминало цех базы по приготовлению торпед. Борис Васильевич быстро сошёлся с руководителем группы Беломоевым Георгием Николаевичем, боевым катерником, участником Великой Отечественной войны, и другими специалистами лаборатории. В углу одного из помещений Борис Васильевич увидел старинные напольные часы. «Откуда это у вас? Почему не ходят?» — «Это ещё немецкие, по репарации привезли, вот и мебель кой-какая имеется». Мебель Бориса Васильевича не интересовала, а от часов он не отводил глаз. «Принесите-ка их в мой „чудильник“, займусь на свободных мощностях». У Бориса Васильевича было отдельное помещение, так как ему приходилось работать с большим количеством формализованных отчётов по практическим стрельбам. Это была комнатёнка шесть-семь квадратных метров, с одним окном, выходящим во двор. Он звал её «чудильником». Дней пять Борис Васильевич возился с часами, пока, наконец, они не пошли и не раздался их громкий и резкий бой. Часы так и остались в «чудильнике». Лаборанты не захотели уносить их обратно и оставили их в качестве награды. А сотрудники отдела с тех пор перестали пользоваться мастерскими по ремонту часов, все несли Борису Васильевичу. Посещение лаборатории сделало Бориса Васильевича настоящим патриотом отдела, он считал, что самая важная работа проводится в нашем отделе и очень переживал, когда представители отдела или его руководители были в немилости у институтского начальства. «Они, индейцы, ордена получают, а мы за них всё дерьмо разгребаем», — и порывался выйти на трибуну партийного собрания и высказать всё. Но в жизни он был скромным и легко ранимым человеком. А агрессивность была его маской, защитой от сурового бытия.