Алекс улыбнулся.

– Я много лет упрашивал деда, но он говорил, что разрешит, только когда я стану достаточно высок, чтобы дотянуться до заводного механизма без стремянки. – Он пожал плечами.

– Вам было пятнадцать, сэр.

Алекс повернулся к широкой лестнице.

– Полагаю, моя мать все так же живет в покоях «Лапсанг Сушонг»?

Брэмсон усмехнулся старой шутке.

– Да, сэр, все там же. Она продолжает занимать Восточные покои.

Алекс улыбнулся.

– Пожелай мне удачи.

– Вам она не понадобится.

Он кивнул и начал подниматься по лестнице, но затем стал переступать сразу через две ступеньки, вспомнив, как носился по ней. На первом пролете были комнаты его родителей и его собственные. Он посмотрел направо, где находились его покои, и вспомнил, как играл там в детстве. На втором этаже были покои его братьев и комнаты для гостей. Слуги жили выше, в мансарде, куда вела вторая лестница, которой семья никогда не пользовалась.

Он посмотрел налево, стараясь не смотреть на покои отца и не обращать внимания на навязчивый аромат трубочного табака, который всегда витал в этой части коридора, а возможно, и всегда будет витать. Он отбросил это воспоминание и двинулся в конец коридора, где на мраморном постаменте перед большим окном стояли траурные лилии. Он знал, что завтра мягкий свет проникнет через окно и затопит коридор, из-за чего изысканный шелковый китайский ковер, на котором он сейчас стоит, будет выцветать еще больше.

Он снова сделал глубокий вдох перед дверью покоев матери и тихо постучал. Из-за двери он услышал приглушенные голоса, узнал голос матери, и его сердце дрогнуло.

Дверь открылась, перед ним стояла Эффи, которой теперь было слегка за сорок, хотя выглядела она гораздо моложе благодаря стройной фигуре, узким бедрам и светлым волосам. Она не узнала его, но он ее не винил. Свет был тусклым, и, как и остальные члены его семьи, она считала, что он давно умер.

Он увидел прямую спину матери. Она сидела перед туалетным столиком, и в этот момент время для Алекса остановилось на несколько мгновений. Она втирала в руки крем, как всегда перед сном, и Алексу было приятно видеть, что ежедневные ритуалы помогают ей не сломаться. Отражение в зеркале, которое он видел через всю комнату, было осунувшимся и печальным – слишком худым и горестным, словно вся скорбь семьи Уинтер легла на плечи Сесили. Он надеялся, что ему это только показалось из-за тусклого света лампы, потому что мать выглядела так, словно годы его отсутствия не прошли для нее даром.

Он услышал ее тихий вздох, когда она повернулась. Мать узнала бы своего ребенка в любом воплощении. Не было сомнений, что Сесили Гилфорд-Уинтер знала, кто он такой.

Глядя на него расширенными неверящими глазами, она с трудом поднялась.

– Лекс?

Теперь и Эффи повернулась и смотрела на него.

– Господин Алекс! – прошептала она так же потрясенно, как мать.

Тогда он пересек комнату, не обращая внимания ни на что вокруг, в том числе на то, что вторгаться в женские покои в этот час было совершенно бестактно.

– Да, это я, мама, – выдавил он и крепко обнял ее. Она была словно птичка, хрупкая и невесомая, и он был уверен, что может поднять ее на руки одним движением. Обнимая ее, он услышал сдавленные рыдания.

– Лекс, – повторила она, и в голосе послышалась тревога. – Это и правда ты?

Он отстранился, пытаясь улыбнуться ей ободряюще, но знал, что улыбка вышла кривой, потому что ему плохо удавалось сдерживать свои чувства. Годы воспоминаний нахлынули на него с первого взгляда на китайские мотивы голубой комнаты в голубых тонах и от царившего тут аромата фиалок.

Он смотрел на ее лицо, совсем без макияжа, сморщенное от рыданий, хотя мать редко давала волю чувствам.

– Как? Как? Как? – повторяла она.

Алекс обнял ее, кивнул за ее спиной Эффи, которая тоже плакала, и попытался ее успокоить.

– Я объясню все, что могу. Но расскажи мне об отце.

Она отстранилась, чтобы посмотреть на него, попыталась что-то сказать, но ее душили слезы.

– Как жаль, что он не дождался тебя, – разобрал он.

Иди не спала. Отец попытался составить ей компанию, как и Мадлен, которая отказалась уходить. Периодически вырываясь из плена собственных страхов и напряженного оцепенения, Иди понимала, что Мадлен ходит по ее дому как тихий ангел, взяв на себя все, от общения с соседями, которые приходили ее поддержать, до заботы о том, чтобы отец был сыт. Наконец-то у нее появился настоящий друг – и как раз в тот момент, когда она больше всего в этом нуждалась.

Констебль полиции Бол оказался верен своему слову, дважды проделав шестимильный круг за вечер, чтобы заверить ее, что поиски начались. Наступила ночь, глаза Иди были широко раскрыты, и к тому времени, как жаворонки начали петь свою прихотливую песню высоко над Эппингом, она находилась в состоянии полнейшего потрясения.

Мадлен пыталась вложить что-то ей в руки. Иди моргнула, вновь отрываясь от прекрасных воспоминаний об объятиях Тома, шутках Тома, поцелуях Тома, чтобы вернуться к реальности и мучительному пониманию, что никакого Тома тут нет. Отец дремал в кресле Тома, тихо присвистывая и похрапывая у очага.

– Ты поддерживала огонь, спасибо, – пробормотала она безучастно, хотя и вежливо. – Ты очень много делаешь для меня, Мадлен, – добавила она, только сейчас поняв, что у нее руках еще одна чашка горячего чая.

– Не пролей, – предостерегла подруга. – Я не могла оставить тебя одну, – призналась она.

– Мы же едва знакомы.

Мадлен посмотрела на нее, бросив короткий взгляд на склоненную голову Эйба.

– Мы знаем друг друга, – заверила она. – Пей. – Мадлен снова посмотрела на Эйба. – Он выглядит не очень хорошо.

– Что? – переспросила Иди. Она снова отключилась.

– Может, отвести твоего отца в постель?

Иди пожала плечами.

– Он не захочет оставить меня.

– Тогда, возможно, тебе тоже стоит…

– Он уже не вернется.

– Ты не можешь этого знать, Иден. Может быть…

– Но я знаю. И знаю Тома.

– Что-то могло случиться. Несчастный случай или что-то еще.

– Да, но, что бы это ни было, Том больше не вернется. Я это чувствую.

– Не надо так говорить. – Мадлен присела у колен Иди, когда та начала молча лить слезы, и осторожно покачала головой. – Не надо терять надежду, – посоветовала новая подруга.

– Не буду. Никогда. Но я это чувствую. – Она пожала плечами. – Интуиция, шестое чувство. Не знаю, как это назвать, но я уверена, что Том меня оставил. – Она видела, как глаза Мадлен округлились от удивления. – Возможно, ненамеренно. Но он ушел. Я чувствовала, что мы были слишком счастливы. Это наказание мне.