– Твои портреты… Нет, твои иконы!

– Это уже романтичнее, – грустно одобрила она. – Юноша пишет мои иконы… Эх, жаль, если бы не за границу… Мне так плохо, не хочу ехать.

– Ну так и не езди! – засмеялся он. – Пойдем в Скит!

Юлия вздохнула и зябко съежилась – с реки несло холодом. Ярослав снова достал свитер, развернул его мешком и молча надел на нее, не продевая руки в рукава, – она приняла это как должное.

– Ничего нельзя изменить, все согласовано… Я приеду к тебе в логовище. Завтра или послезавтра. У тебя там хорошо? Интересно?

– Не знаю… Мой дом стоит под горой, на озере. Там красиво…

– Ну да, я помню твой дом, – как-то бездумно проронила она.

– Ты не можешь помнить, ты никогда не была в Скиту! – чуть ли не закричал Ярослав.

– Нет, была… У тебя еще с горы течет ручей, потому что ледник тает. И очень хорошая вода…

– Да-да, ваши люди приезжают за ней на лодке…

– Как бы мне хотелось искупаться в этой воде! С головой!

– Ко мне нельзя сейчас приехать, – вспомнил он. – Ни на чем.

– Почему?

– Лебеди вывели птенцов.

– А, понимаю… Тогда прилечу на вертолете.

– Запрещено. Распугаешь всех птиц.

– Как же к тебе попасть?

– Пешком далеко, если не знаешь прямых путей. А ты их не знаешь. Пойдем сейчас! Искупаешься и посмотришь на иконы.

– Ярый! Сказала же, не терплю пошлости! – внезапно выкрикнула она. Зачем же ты так?.. От тебя исходит такая сильная и мощная энергия… А ты говоришь как последний ловелас! Как этот боярин!

Юлия глянула на другой берег протоки и замолчала.

– У тебя в самом деле болели ноги? – спросил он.

– Хорошо, приду пешком, – решилась она. – У меня давно не болят ноги! И тогда верну свитер.

– При чем здесь свитер?!

– При том, что мне в этом свитере хорошо! Но мне нельзя брать чужих вещей!

– Это не чужие вещи!

Она махнула рукой и пошла вдоль протоки, уверенная и независимая.

Ярослав проводил ее взглядом, сел на камень и пожалел, что она так легкомысленно пообещала то, чего не сможет выполнить, и это лишь сиюминутный каприз…

Он так и не верил, что это пришла Она… И с каждой минутой жалел все сильнее и сильнее, до сердечной боли, до неуемного желания догнать ее, чтобы еще раз посмотреть… Найти слова, уговорить, умолить остаться…

Он побежал с берега протоки к себе в Скит и, не обнаружив ни одной доски с левкасом, взял черновую, не строганную, а только обтесанную топором, и, не пропитывая олифой, стал писать новую икону. Он старался не расплескать, не сморгнуть ее образ, и потому писал почти с закрытыми глазами, и, когда стемнело, ему не понадобился свет. Всю ночь он трудился, как Сезанн, и поразительно, без света не путал краски. Но не мог различить испачканные кисти, и те часто подводили, выбрасывая на доску мазок неожиданного цвета, и тогда он бросил их на пол и стал писать пальцами. Ее лик начинал медленно светиться в темноте, и оставалось лишь дополнять этот свет, а вернее, убирать тень.

К утру икона была готова, и в сумерках она казалась прекрасной. Ярослав уснул тут же, возле доски, установленной на самодельном мольберте, но когда проснулся и при солнечном свете глянул на свое творение – ужаснулся! Не было ничего, даже намека на то, что здесь изображено человеческое лицо: только беспорядочные, хаотичные мазки самых разных цветов и оттенков, никак не гармонирующих друг с другом. Словно кто-то пришел и все испортил, пока он спал!

Подавленный и смущенный, Ярослав днем время от времени поднимался в мансарду и уходил в полной растерянности. Но когда на улице снова начало темнеть, из этой мазни опять стал проглядывать Ее образ. Сначала едва уловимый, призрачный, словно размытый дождем, но чем темнее становилось, тем лик становился выразительнее и начинал светиться, как прошлой ночью.

Вдохновленный таким чудом, Ярослав поздно вечером не выдержал и, несмотря на сезон покоя в заповеднике, погнал на лодке в Летнее озеро, благо что ночи уже были короткие и не темные. Моторку оставил не там, где оставлял обычно, когда ездил в Усть-Маегу, а на протоке, сам же подобрался к Дворянскому Гнезду с тыльной стороны, от фамильного склепа князей Захарьиных. Стальная решетка напоминала копья, выставленные по всему периметру, однако не так, чтобы не перебраться. Он больше опасался сигнализации, хотя с сумерками спускали собак, и, кажется, она и сработала, потому что стоило ему встать на фундамент из дикого камня и взяться за прутья, как на территории усадьбы замелькали фигуры людей, прячущихся за деревьями.

Ярослав отскочил от забора и залег за камни. Двое парней в спортивных костюмах точно вышли к месту, где он пытался одолеть забор, один приложил к уху радиостанцию и что-то передал. Прорваться на территорию через забор было невозможно, Ярослав оставил все попытки, отошел, пригибаясь, в лес и часа полтора бродил на некотором расстоянии от усадьбы, вызывая лай чутких овчарок, потом забрался на старую сосну и долго наблюдал за домом. Надежды на то, что Юлия поймет, отчего тревога, и выйдет, не оставалось, к тому же вряд ли ее выпустят…

И все-таки было приятно и грустно смотреть на дом, за стенами которого была Она.

На следующий день он сделал еще одну попытку, однако, подъезжая на малых оборотах к вчерашнему месту, заметил на берегу человека – его вычислили и встречали теперь на дальних подступах. Он проехал мимо, к своему каменному гаражу, где стояла «Нива», для видимости вошел в него, поторчал несколько минут, озирая пространство сквозь щель приоткрытой двери, и уехал назад в Скит.

Он снова жалел, что когда-то выбросил радиотелефон, оставленный кухаркой. Это была единственная ниточка, связующая с Дворянским Гнездом. Можно позвонить, набраться наглости и попросить, чтобы пригласили Юлию…

После этого он отказался даже от мысли встретиться с ней. И не поверил своим глазам, когда через пять дней увидел Ее, идущую краем озера.

Терем стоял высоко, на уступе горы, вид открывался, как с самолета, но молчаливый и пустынный, так что всякий движущийся предмет немедленно выхватывался зрением. Расстояние еще было велико, а единственный бинокль разбит, однако он не сомневался, что крошечная оранжевая точка вдали – это Она, рожденная воображением, но реально существующая на свете женщина с каштановыми волосами…

Ярослав копал землю в огородце за теремом – южный склон давно прогрелся и, будто дачник, попутно загорал. Он отшвырнул лопату и побежал было навстречу ей, и удержал его только голый каменный развал, покрывающий склон до самой подошвы: через десяток метров от босых ног останутся лохмотья…

– Она пришла, – шептал Ярослав как молитву. – Она пришла, пришла…

Потом вспомнил ее строптивость – что при встрече, что при расставании – и враз умерил свой щенячий восторг.