Такие мысли должны были бы успокоить ее. Но нет.

Щеки Сары горели от неукротимой досады, губы сжались от гнева. От гнева против Аврама, гнева против Фараона! Гнева против их оскорбительного безразличия, против их нетерпения сразиться между собой, поразить друг друга, украсить себя сверканием мысли.

Фараон, нахмурил свои красивые брови и, выказав удивление, которое словно сорвало с него суровую маску, спросил недоверчивым подозрительным тоном:

— У него нет ни тела, ни рта?

— Они не нужны ему. Его слова достаточно для его присутствия, — ответил Аврам со спокойной любезностью и мягкостью в тоне.

Аврам уверен в себе и ничего не боится. Не боится даже того, что Фараон пренебрегает красотой его жены, ставшей его сестрой! Фараон встал со своего трона и, задев Сару, словно она была забытой тенью, подошел к Авраму, который был выше него на целую голову.

— Так это твой бог создал мир?

— Да.

— Все миры? Мир тени и мир света, мир добра и зла, где живут мертвые и еще не родившиеся?

— Да.

— А… И как же?

— Своей волей.

Униженная Сара не смела взглянуть на толпу придворных. Ей хотелось отступить, исчезнуть, скрыться где-нибудь в отдаленном уголке дворца, но тут Фараон повернулся к ней и смерил ее взглядом. В его зрачках переливались зеленые и золотые огоньки, полные губы насмешливо округлились. Мускулы тенью пробегали по его обнаженному торсу с темными сосками. Вопреки своему гневу Сара нашла его красивым, притягательным, хоть и странно лишенным человечности.

— Как можно создать мир одной волей? Надо ведь его зачать и родить. Как может единый и одинокий бог создать то, что может создать только соитие? Я думаю, что ты ошибаешься, Аврам. Наши мудрецы много и давно думали об этом. Они считают, что Атум возник сам по себе. Он был великолепным, ослепительным. Но он был несовершенным, у него не было жены, чтобы родить детей. Тогда он мастурбировал и бросил свое семя в пустоту. Родился Шу, воздух, которым мы дышим. Тогда Атум еще раз взял в руки свой член и создал Тфенис, влагу мира. И только потом от Шу и Тфенис, родились Геб, земля, которая носит нас, и Нут, небо, к которому мы обращаем свои взоры. И я, Мерикаре, сегодня я исполняю свою волю. Но только для того, чтобы выбирать, куда бросить свое семя, чтобы зачать жизнь.

Он улыбнулся. Придворные засмеялись и захлопали. Продолжая улыбаться, Фараон поднял правую руку, требуя тишины. Потом, словно клинок, перекинул руку в сторону Аврама.

— Но ты мне нравишься, Аврам. Человек, бог которого утверждается лишь своим словом, не может быть варваром. Мой отец, Ахтоэс Третий, тоже знал силу слов. Он составил для меня свиток с поучениями, «Поучения моему сыну», где он говорит: «Умей владеть словом, чтобы добиться победы, ибо язык есть меч царя. Слово есть самое могучее из оружий и разговор превыше любой битвы».

Одобрительный шум пронесся по залу. Фараон вернулся к своему трону, и его рука сомкнулась на руке Сары. Сара вздрогнула. Тонкие сильные пальцы разжались только после того, как она оказалась у трона Фараона и услышала, как зазвенел его повелительный голос:

— Музыку, зрелищ и яств!

* * *

Еды было столько, что ею можно было досыта накормить целый народ. Певицы с гибкими сладострастными бедрами пели тягучими голосами. Юлой кружились тела танцоров. Маги бросали на пол палки, которые превращались в змей, заставляли взлетать ужасающих пауков, вытаскивали голубей из грудей куртизанок, зажигали огни в бассейнах с чистой водой, взглядами заставляли складываться клинки кинжалов.

Фараон ел мало, рассеянно смотрел на представления и продолжал беседовать с Аврамом о его боге, о городах Аккадии и Шумера, о войнах и о стране Ханаанской. Ни за едой, ни за беседой с Аврамом он ни разу не посмотрел на Сару и обратился к ней только, когда Аврам сказал, что она знает шумерскую письменность.

Повинуясь его приказу, слуги принесли свежей глины и перья, какими писцы пользовались для письма на листьях папируса. Сара аккуратно вывела несколько слов, скрещивая тонкие конические линии. Фараон указал на знак в форме звезды:

— Что это означает?

— Царь-бог.

— А это?

— Шу, рука.

— Что означает твоя фраза?

— «Царь-бог с сильными и нежными руками».

Фараон едва заметно улыбнулся. Кончиками пальцев он провел по рельефу слов, выведенных на табличке, и приложил свою печать. Пальцы его скользнули по руке Сары, и она почувствовала на своей коже влажную свежесть глины.

— Ты танцуешь так же хорошо, как пишешь?

Сара заколебалась. Взглянула на Аврама. Тот сидел, отвернувшись, и беседовал с одним из придворных. Не сказав ни слова, она встала. Зазвенел гонг, музыка смолкла. Танцоры остановились и вернулись на свои места, чтобы освободить ей место. Придворные прекратили свою болтовню. Аврам наконец посмотрел на нее.

Сара встала перед Фараоном, подняла руки. Ее бедра качнулись, руки согнулись, одной рукой она коснулась своего лица, другую положила на нее. Ноги ее заскользили, застучал каблук. Она сделала движение, еще раз стукнула каблуком. Музыканты поняли и ударили по струнам арфы в ритм ее шагам. Раздались звуки флейты и гобоя, словно повторявшие движения ее извивающихся бедер.

Сара закрыла глаза. Не думая ни о чем, подчиняясь одному лишь желанию поразить Фараона, приковать его внимание, она опьянялась собственной грацией. Ее тело не забыло, как когда-то танцевало перед разъяренным быком. Оно сгибалось и отдавалось танцу с таким же пленительным очарованием, которое когда-то воспламеняло дыхание зверя. Сегодня оно воспламенило сердце Фараона.

Она знала это, когда, хлопнув последний раз руками, остановилась, запыхавшись, перед неподвижным залом. Фараон встал, приблизился к ней. Его расширившиеся зрачки трепетали. Она ожидала, что он дотронется до нее, но Фараон повернулся к Авраму. Голос его уже не звучал так легко:

— Я даю тебе земли для скота и зерна для твоего народа, Аврам. И это до тех пор, пока не зазеленеет земля Ханаана. Завтра Тсу-Пенат отведет тебя к твоим людям. Твоя сестра останется со мной. Может быть, она сумеет стать моей землей и моим зерном.

Сара проснулась от предрассветной свежести. Прохлада, словно рукой, коснулась ее обнаженной груди. Она вздрогнула, откинув воображаемую руку.

За прозрачными занавесями на террасе мерцали огни масляных ламп, которые разливали по комнате слабый оранжевый свет.

Сара совсем очнулась.

Фараон пошевелился рядом с ней.

Он уже не был Фараоном, а просто обнаженным мужчиной, с гладкими щеками и нежным телом, спящий в кровати в форме огромной затененной лодки. У него оказались короткие курчавые, как у ребенка, волосы и могучие плечи, на которых Сара заметила следы своих зубов, оставленных ночью в порыве охватившей их страсти.