Коровы пасутся, свиньи роют корни, тигр выслеживает добычу; планеты стремятся, иногда успешно, захватить кометы; старьевщик и христианская религия, и кошка, зарывающаяся с головой в мусорный бачок; нации сражающиеся за новые земли, науки, согласовывающие все данные, какие сумеют, монополисты, хористки, отправляющиеся на позднее свидание ради ужина — все они рано или поздно натыкаются на то, чего не могут усвоить. Хористка и вареный омар. Она, если не съест его вместе с панцирем, воплощает всеобщее бессилие в стремлении к позитиву: несварение желудка перенесет ее к негативному абсолюту.

Или науки и наши данные с несъедобной скорлупой.

Мы говорим о покровительстве так, словно в нем есть что-то отдельное. Так, как говорят о дереве, о святом, о куске ветчины, о Скалистых горах. Мы говорим о миссионерах так, словно они обладают собственной идентичностью, словно они отдельный вид. Для промежуточника все, обладающее видимой идентичностью, есть лишь стремление к идентичности, и всякий вид есть неразрывное продолжение всех видов, и то, что называется частным, есть лишь выделение некоего аспекта общего. Если существуют кошки, они есть лишь выделенная черта универсальной кошатности. Ничто не выделяется из общности, частью которой являются и миссионеры, и покровители. Всякий разговор есть конфликт миссионерства, попытка обратить другого в свою веру, подчинить или согласовать с собой. Если попытка не удалась, последует взаимное отвращение.

Если в прошлом иные миры были связаны с этой землей, они стремились к позитивации: расшириться за счет колоний, обратить или ассимилировать туземцев.

Или миры-метрополии и их колонии на этой земле.

Суперримляне…

Или откуда пришли первые римляне.

История не хуже истории Ромула и Рема.

Суперизраильтяне…

Или что, вопреки современным взглядам, некогда существовало нечто, покровительствующее и опекающее первых жителей земли. Азурия, покровительствующая первым бриттам. Азурия, с которой пришли первые бритты, чьи потомки постепенно растворились, как синька в тазу, когда-то пользовались особым покровительством и проявили особую способность ассимилировать.

Миры, бывшие когда-то мирами-покровителями — пока земля не перешла в единоличную собственность кого-то из них, — их попытки обратить или ассимилировать — и затем, как у всех миссионеров, — остановка, неспособность одним брюхом переварить всех: отрицание обществом отдельных единиц; ледник, выбрасывающий из себя валуны…

Отторжение. Бессильная ярость миссионера. Нет ярости сильнее. Всякое отвращение исходит от неспособности усвоить.

Итак, ярость Азурии…

Потому что другие народы этой земли не желали ассимилироваться с их колонией в той части земли, которая теперь зовется Англией.

За всю историю человечества я не назову ярости более справедливой, разумной или логичной — да и не существует иной ярости.

Азурия в ярости, потому что народы земли не стали такими же голубыми.

Нас интересует история как склад человеческих заблуждений. Мы готовы признать за историей значительные достижения. В оплавившихся в стекло крепостях Европы мы находим следы отвергнутых Ханов и Гйббонов.

В крепостях, окружающих Англию, но не в ней самой.

Оплавившиеся крепости в Шотландии, Ирландии, Бретани и Богемии.

Или что, давным-давно, Азурия пыталась электрическими разрядами стереть с этой земли не подчинившиеся ей народы.

Синяя громада Азурии возникает в небе. Облака зеленеют. Солнце расплывается и багровеет в лучах гнева, исходящих от Азурии. Беловатые, или желтоватые, или коричневатые жители Шотландии, Ирландии, Бретани и Богемии спасаются на вершинах холмов и строят крепости. В реальном существовании вершины, или места, наиболее открытые нападению сверху, были бы самым неподходящим местом для беглецов, но здесь, в квазисуществовании, если мы привыкли спасаться от опасности на вершинах холмов, мы бежим на них и тогда, когда они ближе всего к опасности. Самое обыкновенное дело в квазисуществовании: спасаться бегством навстречу преследователям.

Они строят крепости, или у них уже есть крепости на вершинах. Кто-то извергает на них электрические разряды.

Камни тех крепостей сохранились и по сей день — остекленевшие, оплавившиеся в стекло.

Археологи мечутся от одного вывода к другому, подобно «стремительным газелям», о которых мы читали не так давно; ищут объяснения оплавившимся крепостям, неизбежно оставаясь в рамках общепринятого, потому что вышедшему за них грозит отлучение. Так археологи в своем средневековом страхе перед отлучением пытаются объяснить оплавленные крепости в терминах земного опыта. Мы видим в их безуспешных попытках все ту же ассимиляцию всего, что может быть ассимилировано, с отторжением несогласующегося: объяснение, что доисторический человек сам оплавил крепости, разводя большие костры — часто вдали от лесистой местности, где можно раздобыть дрова, чтобы расплавить и скрепить камни своего сооружения. Но вечная негативность; в самой науке недостижима однородность, или единство, или гармония. Так мисс Рассел в «Journal of the В. А. А.» указывает, что нередко оплавленными оказываются отдельные камни, не говоря уже о длинных стенах или фундаментах сгоревших до основания домов.

Если мы сами обратим некоторое внимание на этот предмет, прежде чем писать о нем, что представляет собой один из способов оказаться ближе к реальности, чем наши оппоненты, то обнаружим:

Что оплавленность камней этих крепостей не связана с их скреплением; что они сплавлены местами, отдельными полосами, словно на них обрушился особенно сильный разряд.

Тогда приходит в голову молния?

Бывает иногда, что на вершинах холмов что-нибудь оплавляется полосами.

Молния ударяет в отдельно стоящие на возвышении предметы.

Но не все оплавленные крепости расположены на вершинах холмов: некоторые укрыты в низинах; их стены также оплавлены полосами.

Что-то когда-то воздействовало на крепости, чаще стоящие на холмах, в Шотландии, Ирландии, Бретани и Богемии, средствами, сходными с молнией.

Но по всему остальному миру крепости на холмах не оплавлены.

Существует, в частном смысле, всего одно преступление, и это: не быть голубым, если боги голубые — однако в универсальном смысле единственное преступление: не сделать богов зелеными, если вы сами зелены.

Один из самых примечательных феноменов, или так называемых феноменов психических исследований, или так называемых исследований — если в квазисуществовании не бывает настоящих исследований, а только приближение к исследованию, сливающееся с, или продолжающее предрассудки и предвзятость…

Бросание камней.

Его приписывают полтергейстам. Это зловредные духи.

Полтергейст не вписывается в нынешнюю квазисистему, которая стремится согласовать отрицаемые или замалчиваемые факты как феномены внеземных сил, выраженных в физических терминах. И потому я рассматриваю полтергейста как зло, или фальшивку, или нелепость — названия, которые мы даем различным степеням или аспектам неассимилируемого, или тому, что сопротивляется попыткам организовать, гармонизировать, систематизировать или, короче, позитивировать — названия, которые мы даем воспринимаемым нами проявлениям негатива. Я не желаю отрицать полтергейста, поскольку подозреваю, что со временем, когда мы достигнем большей просвещенности, или расширим рамки доверчивости, или обретем больше того невежества, которое называется знанием, полтергейст может оказаться ассимилируемым. Тогда он впишется в границы здравого смысла наравне с деревьями. Под здравым смыслом я понимаю то, что обладает превосходящей способностью к ассимиляции, или систему, или главенствующий образ мыслей — каковой сам по себе есть гипноз или иллюзия — развивающийся, однако, в нашем допущении в сторону большего приближения к реальности. Сейчас для меня полтергейст есть зло или нелепость, пропорционально его нынешней не-ассимилируемости, однако он содержит в себе фактор возможной в будущем ассимиляции.