Форейтор вздохнул, взобрался на облучок. Я залез в возок, и мы поехали. Теперь двигались медленнее – видимо, лошади выдохлись.

Часа через два возок встал, форейтор распахнул дверцу.

– Постоялый двор, приехали.

Я вылез, осмотрелся. Точно – постоялый двор, деревня рядом – именно русская деревня, а не шведская мыза.

Я вытащил свою сумку и бросил в нее тесак, едва там уместившийся.

– Все, свободен и волен делать что хочешь – возвращайся домой или ночуй на постоялом дворе. Уж вечер вскоре.

– Нет, я домой, на порубежье заночую.

Форейтор, боясь, что я передумаю, торопливо вскочил на облучок и хлестанул коней.

Я вошел в трапезную, вдохнул запахи съестного, и слюнки потекли сами собой. Не ел же весь день!

– Хозяин, комнату на одного получше и покушать!

Слуга проводил меня в номер, я оставил вещи и спустился в трапезную. На столе уже исходила паром гороховая похлебка с потрошками, стояло блюдо с пряженцами. Постояльцев было мало, и хозяин подошел сам.

– Курицу жареную на вертеле или…

– Курицу, вина доброго – не кислятины – кувшинчик.

Вскоре половой принес курицу и поставил на стол кувшинчик вина. Хозяин подсел за стол, налил мне в кружку вина. Я отпил – вино оказалось неплохим.

– Я вижу, возок шведский был – от соседей приехал?

– От них, – с набитым ртом ответил я.

– Не слышно там – будет ли война? А то после прошлого года только отстроиться успел.

– Думаю, будет, хозяин. Убирался бы ты отсюда подобру-поздорову, пока время есть. Снег сойдет, земля подсохнет – жди непрошеных гостей.

Хозяин крякнул, стукнул по столу кулаком.

– Ну что ты будешь делать – кажинный год почали войной на Русь ходить. Скоро совсем разорят!

– Мой тебе совет – продавай постоялый двор, пока тихо-спокойно, и уезжай.

Хозяин в расстройстве налил себе в кружку вина из кувшина и выпил почти залпом.

– И куда податься? Из-под Нижнего сюда перебрался – там татары житья не дают, здесь – шведы. Скажи – где русскому человеку жить?

– Да, – согласился я, – куда ни кинь – всюду клин. Думаю, в Вологде самое место. Ни татары, ни шведы, ни ляхи туда не добирались.

– Да? – удивился хозяин. – Надо обмозговать!

– А скажи-ка, любезный, добраться отсюда до Пскова как?

– Проще пареной репы. Каждую седмицу обоз из Архангельска с рыбой через нас проходит, по моим прикидкам – завтра должны быть. Вот и просись в попутчики.

– Раньше никак?

– В ям сходить можно – это на том конце деревни, коли деньжата водятся.

– Спасибо, поразмыслю.

– И тебе спасибо, что про Вологду сказал.

Выспался я хорошо – никто не шумел, да и чувствовал я себя на родной земле спокойно. Проснулся поздно – а куда торопиться? Обоз – если он еще и прибудет сегодня, в путь тронется завтра.

Я лежал и размышлял. Поездка в Швецию только чисто случайно не обернулась для меня трагедией. Но все-таки я вернулся на родную землю живой-здоровый и при деньгах.

Я вытащил из сумки кожаный мешочек, прикинул в руке – килограмма полтора, не меньше. Достал одну монету, полюбовался – раньше я никогда не видел шведских далеров. Потом спустился в трапезную, позавтракал. Хозяин на мой вопрос об обозе только руками развел.

Я поплелся в ям. Лошади были, цену назвали. Дороговато, правда, но не сидеть же на постоялом дворе, ожидая обоза, – и я согласился.

Пока я ходил на постоялый двор за вещами, лошадь уже была готова. Хм, за такие деньги могли бы и седло получше подобрать – все потертое. Но, усевшись, я понял, что был не прав. Седло было удобное, как старые тапочки.

К вечеру я уже подъезжал к Копорью. А после дело пошло веселее – у Яма пересек по льду Лугу, оставил справа Гдов. Лошадей менял на ямах без задержки и к исходу третьих суток въехал в Псков, оставив лошадь на станционном яме.

Пока пешком шел домой, прикинул, во что мне обошлась поездка на ямских лошадях. Выходило – дешевле было бы купить коня. А ладно – ноне я при деньгах. Зато быстро и без забот, даже кормить не надо – на станциях позаботятся.

Вот и знакомые ворота, дом, ставший почти родным. Я каждый раз возвращался к нему, как к якорю. И в самом деле – куда мне идти? Я одинок в этом мире, у меня нет родных – даже собственного дома нет. Хотя даже у собаки должна быть своя конура.

Пока я шел от городских ворот до дома, стемнело.

На стук в ворота из дома вышла Маша, с крыльца спросила – чего надо, и, услышав мой голос, бросилась открывать дверь. Едва я вошел и прикрыл калитку, она бросилась мне на шею.

– Вернулся, барин! Живой-здоровый! Проходи, мы как раз трапезничать собрались – прямо вовремя.

Мы прошли в дом, зашли в трапезную. Я поставил в угол тяжелую сумку, сбросил с плеча мешок. Из-за стола с протянутой рукой уже шел Илья. Мы пожали друг другу руки, обнялись.

А рядом уже стояла Дарья. Тут уже объятия были погорячее, я бы и поцеловал ее в губы – все-таки соскучился, да сомневался, как это воспримет Илья.

– Ну, садись к столу – потрапезничаем, расскажешь – где бывал, что видал.

Почти в молчании все поели, потом приступили к чаепитию. Чай пока был редок на Руси, завозили его из далекой Индии, стоил он дорого, и позволить себе его пить могли только богатые люди и знать. Пристрастились к нему купцы, отведавшие напиток в дальних торговых странствиях. В арабских странах чай был распространен наряду с кофе. Те, кто побывал в плену у крымских татар или османов, знали вкус напитка.

Зато сама церемония обставлялась пышно – в центре стола стоял медный самовар, ослепительно сверкая начищенными боками. Рядом – поднос с сахарной головой, которая была размером с футбольный мяч, щипчики для сахара, неизменные сушки или баранки – исконно русская заедка.

А уж попив чаю, приступили к неспешной беседе. Я пересказал события последних трех недель, а в доказательство вытащил из сумки шведский тесак и мешочек с далерами. Женщины стали разглядывать невиданные ранее монеты, Илья же, только бросив взгляд, определил сразу:

– Свейский талер – вроде нашего ефимка. Серьезная монета, золото хорошее. Это сколько же тебе отвалили? Постой, не говори – сам попробую узнать. – Илья взял мешочек с монетами в руку, помедлил немного: – Пятьсот монет! Угадал?

– Угадал! – сознался я. – А я бы не смог.

– Опыт – дело наживное, поторгуешь с мое – сам будешь угадывать не хуже. Неплохо. Сколько тебя не было?

– Три седмицы.

– Вот! А мне, чтобы такие деньжищи заработать, надо три года работать. Так что руки у тебя в прямом смысле золотые.