Безумная поляна потихоньку погружалась в сгущающийся вечерний полумрак, хотя Небесная Пара ещё не села за горизонт. И вместе с приобретающим сочные синие, фиолетовые, красные и жёлтые краски небом, поднимающимися на горизонте воздушными замками, построенными из редких, словно сторонящихся друг друга, но при этом пышных облаков, первым сонным «уху» не видимых глазу сов и первыми нетерпеливыми летучими мышами надвигалась тревога. Если не разделаться с проблемой до темноты, то кто знает, какие ещё пакости подкинет нам проклятое место.

— Думай, Юра, — как молитву, пробормотал я, наверное, уже в сороковой раз за этот безумный день. Уши резал истошный крик привязанной к оглобле убивицы. Казалось, её уже резали на куски, и каждый кусочек орал отдельно, хотя ничего плохого пока не происходило. Разве что солдатки бегали к запасённому хворосту и возвращались, кидая ветки в кучу за пределами зачарованной пепельной линии. Так и подмывало назвать её защитным барьером или файерволом от привидений. Хворост не всегда летел точно в кучу, и потому некоторые палки и ветки попадали в приговорённую, вызывая у той ещё больший приступ паники.

— Не надо! — визжала она и бешено крутила головой, пытаясь разглядеть, не идёт ли кто с факелом. — Пощадите!

Она окончательно сорвала голос, отчего часто кашляла. А когда между деревьев возник блёклый и прозрачный, как клок тумана силуэт, замерла, тихо скуля. И даже когда ей в затылок прилетело поленом, лишь дёрнулась, не сводя глаз с привидения.

Я встал у самого края файервола. Но на самом деле эта линия называлась на местном языке столь знакомым землянам словом, но употребляющимся в его исконном значении, непривычном для людей, зомбированных Голливудом. Терминатор — граница между светом и тенью, добром и злом, миром людей и миром нечисти. Но называли её так только Урсула, Ребекка, Клэр и Герда. Остальные именовали дивизьон да'люз — светораздел. По сути, то же самое, но на другом диалекте.

Глядя на медленно идущего по широкой дуге призрака, я думал не о нём. Усталый мозг пытался подготовиться к диалогу, и потому вспоминал манеру общения и особенности речи. На лекциях нам говорили, что этот мир при сходстве языков имеет достаточно большие отличия. Так схожие с испанским западные диалекты по мере движения на северо-восток насыщаются германизмами и англицизмами. Катарина про какие-либо земли говорила «терра», а Урсула «ланд». И таких парных слов, выдающих происхождение местного жителя, было много, но здешние, постоянно общаясь меж собой, понимали друг друга. Было мнение, что раньше на территории параллельной Испании возникла огромная империя, подмявшая под себя всю Европу, и сделавшая свой язык общегосударственным. Вот только откуда в Испании взялись латиноговорящие без Римской Империи, оставалось загадкой.

Призрак замер у толстой берёзы в двух десятках шагов от нас. Он не торопился вселяться в подвешенную над кучкой поленьев женщину и вместо этого зло разглядывал происходящее. С такого расстояния можно было разобрать черты призрачного лица, принадлежащего подростку лет пятнадцати. Сам он был одет в светлую монашескую рясу с откинутым капюшоном, на шее болталась верёвка, изначально служившая поясом. Ею он, вестимо, и удавился.

Я посмотрел на хмурого Андрея, тянувшего провода генератора к приборам, на духа, застывшего поодаль, а в следующий момент меня отвлёк гневный вопль Катарины. Обернувшись, увидел, что храмовница стоит у костра, стиснув кулаки и задрав лицо к небу.

— Бездна всех вас побери! — закричала девушка и пнула подвернувшуюся под ногу деревянную тарелку, стоящую у кострища. — Живо все дрова назад, жабы безмозглые! Что ночью в огонь подкидывать будете?!

Солдатки, несущие хворост к месту казни убивицы, застыли на месте и переглянулись. Проклятие явно снизило умственную деятельность этих женщин до уровня алкаша со стадом белочек за пазухой: типа, он их, как дед Мазай, спасает и у себя жить насовсем разрешает. Одна из них опустила взгляд на ношу, а затем поглядела на кучку под жертвой.

— Мы не пойдём собирать. Там же эта… дух. Он же нас схватит.

— Да, схватит — поддакнула вторая.

— Жабы, — прорычала Катарина, зло глянув на призрака. Она быстрым шагом подступила к самому светоразделу, вынула из ножен серебряный стилет и взмахнула им.

— Идемони! Изыди! — издала девушка громкий крик. Все поглядели на привидение, но то лишь печально вздохнуло. — Теперь видишь, что не яси с духом. Что он дез айра, — прорычала храмовница, перейдя с академического на свой сленг, и пояснила, поджав губы: — Не исчезает. Иначе бы давно развеяли.

Я покачал головой и пробормотал едва слышной скороговоркой:

— Хоть охотников на привидений вызывай. Ладно, Голливуд мне в помощь. Будем, значит, зубы заговаривать.

Повернувшись к лесу и найдя взглядом привидение, дух снова растаял в воздухе и проявился с другой стороны толстой берёзы, на прозрачном лице читалось отвращение, как к выползшему во время дождя на свет червяку.

— Расскажи о себе, — продолжил я, но дух продолжал молча глядеть на меня. А вдруг он вообще разговаривать не умеет? Или умеет только в теле одержимой им жертвы?

Я озадаченно поглядел на Катарину, которая слегка морщилась от головной боли, но выглядела уже свежее, чем раньше. Девушка зыркнула в ответ и насупилась.

— Зачем с ним разговаривать?

— А вдруг получится узнать, как снять проклятие.

Катарина пожала плечами.

— Глупо. Если бы он знал, то сам бы уже снял.

— Ну а вдруг, — упирался я. Тот факт, что призрак монашка вёл себя спокойно, добавлял уверенности. — Как у нас говорят, попытка не пытка.

Катарина смолчала, а я снова повернулся к призраку, но сказать ничего не успел: сзади раздался вопль Андрея.

— Я так не могу! Я отказываюсь так работать! Юра, ты слышишь?!

— Блин, — выругался я, глубоко вдохнул, затаил дыхание и повернулся.

Лейтенант стоял с проводами в руках, а один из кабелей грыз Малыш. Пёс лежал и самозабвенно теребил толстую жилу. Резиновая оплётка уже превратилась в лохмотья, а вскоре и провод оказался разорванным.

— Дурная псина! — закричал Андрей, но при этом стоял как вкопанный. Оно и неудивительно: боевой мастифф, натасканный на охоту на двуногую дичь, легко превратит лейтенанта в такие же лохмотья, что и провод. — Ну вот на кой хер тебе это? Он же алюминиевый! — продолжал возмущаться лейтенант, а потом сунул провода в руки стоящей рядом дочке Урсулы. — Уронишь — будет тебе проклятье, руки сгорят! — пробурчал он и пошёл к фургону, где якобы колдовала над мечом юной графини Лукреция. — Ваше сиятельство!

— Это что за провод?! — прокричал я вслед Андрею. Я, конечно, не спец в таких приборах, но если это какой-нибудь экранированный и очень дефицитный кабель, и запасного нет, то плакала наша экспедиция, сведясь к простому туризму вместо научной работы.