Полина взглянула на своего спутника — выражение его лица было непреклонным. А что, в конце концов, это он втянул ее в эту жуткую историю, и уж мама точно страдать не должна, решила она после коротких размышлений. А он, в конце концов, не обеднеет. Но на душе у нее было гадко. Как унизительно не иметь денег, и как унизительно принимать помощь от незнакомого человека. Тем более мужчины. Но если маме действительно грозит опасность, уж лучше пусть Полине будет неловко, чем случится такое несчастье, как у этого человека. Она покосилась на Максима и наконец окончательно решилась.

— Думаю, мамина двоюродная сестра тетя Люся могла бы с ней поехать, — после недолгих колебаний решила Полина.

— Звоните. Немедленно. А я прямо сейчас займусь поиском пансионата. — И Максим, достав планшет, принялся за поиски.

— Тетя Люся очень удивилась, но я сказала, что у нас профсоюз две горящие путевки прислал, ехать некому, а цена просто смешная. Две тысячи с человека, и я сама за них с мамой заплачу, — краснея, рассказала Максиму Полина. Для него две тысячи рублей наверняка все равно что для нее двадцать копеек.

— Замечательно. Вы гений, от такого предложения только сумасшедший откажется, — одобрил ее Максим, не обратив внимания на денежную сторону. — Так, теперь надо поехать к вашей маме, убедить ее выехать немедленно. Я нашел подходящий пансионат. Хорошее место на берегу залива. Отличная лечебная база, хорошие отзывы. Я уже зарезервировал двухместный номер с видом на залив. Люкс брать не стал, чтобы не вызвать подозрений, — сжато, по-деловому отчитался Максим. — Теперь надо подумать, кто я такой и почему везу вашу маму в санаторий.

— Давайте скажем, что вы сын нашей заведующей, она послала вас помочь. Это оградит нас от ненужных вопросов.

— А ваша мама с ним знакома?

— Нет. Просто знает, что у заведующей есть сын и внуки.

С мамой Полине пришлось сложнее, чем с тетей Люсей. Она неожиданно уперлась и категорически отказалась ехать. Еле уговорили. Пришлось Максиму подниматься к ним квартиру, Полина едва от стыда не сгорела. После его хором в их маленькой, обставленной старой мебелью квартире он, наверное, чувствовал себя, как король в лачуге нищего свинопаса. Но зато он уговорил маму, представившись сыном Антонины Ивановны и сказав, что его мама лично отказалась от путевки из-за недавнего взлома в библиотеке и районной комиссии, которая с понедельника начнет у них проверку.

Собрали вещи, заехали за тетей Люсей, потом поехали в пансионат, разгрузились, заселились.

А затем Максим повез ее к себе…

1937 год. Ленинград

Шум вокзала, разноголосица, пыхтение паровозов, крики носильщиков, грохот тележек, топот ног, пар, пыль, толчея — все осталось позади, за тяжелыми дверями вокзала, а впереди была огромная площадь некогда столичного города. Просторная, окруженная высокими каменными домами, богатым златоглавым собором, а посреди площади монумент. Издали не поймешь, то ли Буденному, то ли Котовскому? Не, вроде с бородой, кому же это?

Демьяну Григорьевичу Будникову, заслуженному свердловскому чекисту, стало интересно, и он, с опаской пересекая улицу, пугливо оглядываясь на звонки трамваев и клаксоны машин, поспешил к памятнику.

«ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ III ДЕРЖАВНОМУ ОСНОВАТЕЛЮ ВЕЛИКАГО СИБИРСКАГО ПУТИ», — с удивлением прочитал Демьян Григорьевич. Однако. Но после заметил выбитый на постаменте стишок и с удовлетворением прочел:

Мой сын и мой отец при жизни казнены,

А я пожал удел посмертного бесславья.

Торчу здесь пугалом чугунным для страны,

Навеки сбросившей ярмо самодержавья.

Демьян Бедный

— Ну, то-то, — удовлетворился взыскательный провинциал. — А то ишь придумали — царям памятники ставить. Мы их в расход, а они — памятники.

Демьян Григорьевич хотел было сплюнуть под ноги, но вдруг испугался, вспомнил, что не дома, и, пугливо оглянувшись по сторонам, перехватив поудобнее чемоданчик, двинулся к зданию с огромной надписью «Гостиница» аккурат напротив вокзала.

Крутя головой направо и налево, Демьян Григорьевич перебежал проезжую часть и, обессиленный и ошарашенный интенсивностью движения, шириной улицы и бесконечностью замеченных справа и слева проспектов, с облегчением ввалился в просторный вестибюль гостиницы.

В Ленинград Демьян Григорьевич попал не случайно. Он долго шел к этой поездке. С того дня, когда свердловские чекисты положили на полку дело о царских драгоценностях и установили надзор за Константином Печекосом. Демьян Григорьевич не был так глуп, чтобы следить за упрямым стариком, он нашел другой верный путь к сокровищам.

Пролистывая тайком допросные листы Кобылинской, он заметил, что сразу же после снятия с учета, как ненадежного элемента, и незадолго до своего ареста полковник Кобылинский ездил в Ленинград. Всего на четыре дня.

Что понадобились полковнику в бывшей столице? Почему он туда рванул, как только сняли с надзора? Да потому, что в столице хотел найти верных людей, царских вельмож, которых, наверное, еще немало здесь прячется? Наверняка. Вот они-то, без сомнения, знают, где сокровища. Им он доверил тайну, может, надеялся, что они смогут переслать весточку за границу Романовским выродкам?

Но как же вычислить, с кем он там общался? Эти идиоты из Рыбинска не придумали ничего лучше, чем поставить его к стенке, а ведь посылали из Свердловска запрос по поводу царских драгоценностей. Демьяна Григорьевича страшно злила необходимость иметь дело с дураками, коих, к сожалению, в его окружении было большинство, половина из них была начальниками. С другой стороны, имея дело с дураками, легче было ловить свою выгоду.

Так как же ему было отыскать в большом далеком городе Ленинграде доверенных людей полковника Кобылинского, если даже жену его и ту расстреляли? А очень просто.

И Демьян Григорьевич, подсобрав деньжат, оформил законный отпуск и отправился в маленький городишко на Волге, где проживал сын полковника Кобылинского. Конечно, вероятность того, что мальчик мог знать что-то о делах отца, была микроскопической, на тот момент он совсем сопляком был. Но насколько Демьян Григорьевич знал жизнь, эти, из «бывших», обожали вести дневники и хранить письма. Вот на них-то и рассчитывал Демьян Григорьевич, отправляясь в Рыбинск.

— Здравствуйте, гражданочка, мне бы Иннокентия Кобылинского, он здесь проживает? — любезно кланяясь и заискивающе улыбаясь, спрашивал Демьян Григорьевич у крупной краснолицей бабы, открывшей ему дверь.

— А ты кто ему будешь? — не спеша с ответом, спросил баба, вытирая руки о засаленный фартук.

— Да так, знакомый.

— Знакомый? А почему с чемоданом?

— Потому что с вокзала, — терпеливо объяснил Демьян Григорьевич, горько сожалея, что нельзя показать бабе удостоверение и стереть с ее лица это мерзкое самодовольство, а еще бы хорошо и врезать по мордасам, чтоб не выступала. Но делать этого ни в коем случае было нельзя.