— Никаких ловушек, — заявила Листян. — Даже не думай! Не позволю свое дитя ловить в силки, как зайца!

— А как нам его еще поймать? — начинал злиться Наран (ощущать себя беспомощным было непривычно и неприятно).

— Выманить? Ну, оставить на видном месте нормальную, привычную еду, спрятаться в кустах…

— А потом? Пальнуть из лука? Ты когда-нибудь пробовала лицу голыми руками изловить? Да и не подойдет он, запах наш почует.

— Если ты такой умный, то придумай что-то другое.

Наран вздохнул. Она имела право злиться.

— Еду все же оставить нужно, — признал он. — Хоть поест нормально.

— Смотри, там, у реки, — вдруг вскрикнула Листян, вскакивая на ноги. — Лиса!

Он оглянулся и тоже вскочил. По высокому берегу, над самым обрывом, за маленькой птичкой кралась худая ушастая лисица.

— Стой, — воскликнул он. — Это не он.

Как узнал? Как почувствовал? Просто — ощутил, словами это не объяснить. Но Листян удержать — что воду в горстях носить, что ветер шапкой ловить. Она уже мчалась к обрыву. Наран бросился за ней, но не успел: раскисший от ночного дождя берег вдруг поехал у нее под ногами, увлекая и траву, и землю, и саму женщину, нелепо взмахнувшую руками, вниз, прямо в реку.

Лисица даже с места не сдвинулась, удивленно поглядев на Нарана, который прыгнул за степнячкой следом.

Упала Листян удачно, прямо в воду. Тут было глубокое место с холодными ключами, не расшиблась она, ничего не сломала, просто испугалась.

Наран, не раздумывая, прыгнул следом. Помнил, что плавать она не умела и воды боялась. Подхватил ее, отчаянно барахтающуюся и вопящую от страха, под мышки и потащил к месту, где можно было вылезти на берег без особых усилий.

— Из-за тебя мы его упустили!

Он, не выпуская ее из рук, встряхивался как пес.

— Ты… он был так близко!

— Молчи, женщина, — прошипел он сквозь зубы. — Одни проблемы от тебя. Вовсе это был не Ингвар, другая лиса совсем.

— От меня проблемы? — взвизгнула Листян, слыша только то, что хотела слышать. — У тебя? Да это ты мне всю жизнь испортил! Пока ты в Лисгороде не появился, все у меня хорошо было! Жила себе…

— Видел я, как ты жила! Да если бы не я, тебя бы землю закопали по плечи, помнишь?

— Да если б не ты, никто бы не стал Матвея убивать! Он прекрасно бы умер своей смертью!

Наран встряхнул ее так сильно, что женщина лязгнула зубами. Никто и никогда не мог вывести его из себя — только эта гадюка неблагодарная!

— Напоминаю, что я посол кохтэ. И по твоей милости вляпался в грязную историю с подделкой документов, убийством и…

— Прелюбодеянием, — услужливо напомнила Листян, отчего-то хихикнув.

— Именно, — он поставил ее, наконец-то, на ноги, зачем-то принялся стаскивать мокрое платье, очнувшись только тогда, когда ощутил под пальцами влажную, покрытую мурашками кожу и съёжившийся от холода камушек соска. Заглянул ей в лицо и вздрогнул, как от удара плетью. Она так на него смотрела… губы призывно приоткрыты, глаза туманные. Когда женщина так смотрит на мужчину, нет никаких сомнений, о чем она думает. Медленно поймала его ладонь и вернула обратно на обнаженную грудь.

Никаких мыслей в голове у нее уже не было. Только он. Сильный, горячий, такой ей нужный!

Только бы Наран сейчас не оттолкнул ее! Никогда ещё Лисяна так сильно не желала ни одного человека. Неважно, как это будет. Неважно, что он может причинить ей боль (в постели с мужем боль была всегда). Она отчаянно хотела его рук на своём теле, сама хотела его целовать, ласкать, поддаваться и отдавать. Она давно об этом мечтала, но сейчас плотину вдруг прорвало. Она умирала от холода без него.

— Пожалуйста, — хрипло сказала она, понимая, что если он сейчас ее оттолкнёт, то она просто рассыплется тут осколками, расплачется дождем, умрет от стыда и обиды. Она явно и недвусмысленно предлагала себя мужчине — снова. Как предложила тринадцать лет назад. Тогда он взял, а сейчас?

Казалось, время растянулось длинными прядями кудели, застыло, замерло.

Лис заглянула ему в глаза и остро вдруг, внезапно проснувшимся женским чутьем поняла: сейчас не сбежит он, не откажется. Чаша переполнена, ещё одна капля вина — и польётся уже через край. Они шатнулись одновременно — судорожно ища губы друг друга. Он рычал как зверь, жадно и нетерпеливо стягивая ее мокрую одежду. Кажется, порвал платье, но это было никому не важно. Она запускала руки под его рубашку, царапала бока и спину, притягивая к себе, выгибалась, вжимаясь животом в его такое явное вожделение. Ее просто колотило от волнения.

Ничего не успела понять, не было времени даже испугаться и подготовиться к боли — а он уже опрокинул ее на спину на траву и рывком наполнил: плавно и мягко. Тело приняло его с пугающей готовностью. Она вдруг поняла очень четко: вот почему с мужем у неё ничего не получалось. Просто именно для Нарана она была создана. Наран знал это с самого начала, а она даже подумать не могла.

Толчок, другой — и Листян захлебывается стоном, впиваясь ногтями в мужские крепкие плечи. Тело напряжено как натянутый лук. Он не позволяет ей даже вдохнуть, прильнув к ее рту, прижимая к себе так крепко, словно никогда больше не отпустит. Во снах своих бесстыжих она умела сдерживать стоны; сейчас же не выходило совершенно. Она извивалась, кричала, билась в его руках как птица, раз за разом умирая и воскресая.

Не отпускал. Брал снова и снова, утоляя многолетний голод. Он так ее хотел, так искал во всех своих женщинах, что теперь не мог и не желал останавливаться. Пока хватало сил, пока мог дышать — любил.

— Ты — мое солнце, — тихо шептала Лисяна, уткнувшись носом в грудь мужчины, — ты мое небо, мой ветер, мой дождь в жаркий полдень в середине лета. Как же я тебя люблю…

Не вздрогнул, даже дыхание не сбилось. Ничем не показал, что услышал, что вовсе не спит, просто притворяется. Такой уж он — дипломат. Носить маску давно стало его сутью. Тринадцать лет не снимал. Но слова ее разливались внутри горячим молоком, обжигали и наполняли счастьем. Как долго он их ждал? Всю жизнь! Его женщина, только его. Ради этого мига стоило жить.

***

Проснулся, голый и на земле. А на груди его лежала женщина, крепко обнимая за шею и по-хозяйски закинув ему на бедро колено. Его женщина. Никогда ему не нужна была другая, теперь он это отчетливо понимал. Только эта лисица. Мать его сына. Жена.

Женится и непременно, тут нет других вариантов.

Поднялся, подхватывая ее на руки, огляделся, ища одежду. Вспомнил, как трещало ее мокрое платье под его пальцами, усмехнулся. Какая одежда, зачем им теперь эти моревские тряпки? Он оденет ее в самые дорогие шелка, вполне может себе это позволить. Вденет в ее уши серьги, браслеты будут звенеть на запястьях и щиколотках. В волосах — жемчужная лента, в шатре — золотая посуда. Все будет, он же знает, что она об этом мечтала.