– Да, один раз я ее выслушал. Где-то неделю назад. Тогда я впервые поговорил с Хейли более или менее обстоятельно. Я, разумеется, знал, кто она – она посещала службу каждую неделю. Я пытался наладить с ней контакт, заставить ее участвовать в нашей жизни более активно, но она ясно дала мне понять, что предпочитает просто молча сидеть в заднем ряду прихожан. Она хотела, чтобы ее не замечали. Иногда бывает и так.

И когда она вдруг подошла ко мне, я удивился. Если бы у меня с собой был мой ежедневник, я мог бы сказать вам точно, в какой день это произошло. По-моему, тогда шел снег. Не сильный, а так, небольшой. Проповедь касалась обращения в нашу веру – это всегда щекотливая тема. К таким вещам мы проявляем максимальную чуткость. Я раньше был католиком. А потом как-то услышал в проповеди, мол, церковь надеется, что террористы духовно прозреют и Иисус укажет им путь к правде, и понял, каким же я был дураком. Они ничем не лучше экстремистов – эти самодовольные прихожане средних лет. Они во что-то верили и хотели, чтобы в это уверовали и другие. Они жалели тех людей, которые молились не так, как они. Я покинул католическую церковь, и Бог привел меня сюда. Разве можно отыскать лучшее место для того, чтобы начать кампанию против дьявола? Ведь здесь все так убого. Но дело в том, что мы подходим к обращению других в нашу веру очень осторожно. Мы не навязываем ее.

Поэтому-то я и помню, как Хейли подошла ко мне после той проповеди, ведь это было так неожиданно. Ко мне подошло несколько доброжелателей, а потом еще больше – охотников до чужих дел, и все они твердили, что мы делаем недостаточно для привлечения в нашу церковь новых людей, и это после того, как я битый час объяснял им, что вербовать новых членов – совершенно не их задача. Эта прерогатива принадлежит Ему, Ему одному. А потом Хейли отвела меня в сторону и попросила очистить ее – здесь и сейчас.

– Какой она вам показалась? – спросил Прист.

– Она была расстроена и возбуждена. Что-то беспокоило ее настолько, что она нарушила свое всегдашнее молчание. Поэтому я избавился от всех остальных и привел ее в этот кабинет, чтобы поговорить.

– И что же она вам сказала?

– Не очень-то много. – Мэтью замолчал и ущипнул себя за нос, пытаясь вспомнить. – Дайте подумать. Она спросила меня, верю ли я в существование зла. Я сказал – да. Она спросила, будут ли наказаны те, кто творит неправедные дела. Я сказал – конечно. Всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно или худо.

– Екклесиаст, – пробормотал Прист.

– Верно! Очень немногие узнают этот стих, – воскликнул Мэтью. – Должно быть, вы изучали Писание.

Прист скорчил гримасу:

– Я бы так не сказал.

– Продолжайте, преподобный, – попросила Джессика.

– В общем, поначалу разговор шел именно так, – вернулся к рассказу Мэтью. – Она хотела, чтобы я ее успокоил, но божья воля и божий суд тут были явно ни при чем. Видимо, говоря о Боге, она испытывала меня, желая убедиться, что мне можно доверять. И какое-то время беседа шла в этом ключе. Она спросила, понимаю ли я, что такое страх. Я ответил, что тот, кто имеет страх божий, ненавидит зло. В конце концов я перебил ее и спросил, чего именно она боится. Все ли с ней в порядке? Не попала ли она в беду? Вместо ответа Хейли вручила мне конверт и сказала, что кто-то бросил его в прорезь для почты на ее двери. Она считала, что это важно, хотя и не понимала, в чем тут смысл. Понял ли это я? Боюсь, что нет. Но знаю одно – ее глаза и голос выражали такой ужас, какого я прежде никогда не встречал, и должен с сожалением отметить, что с тех пор я ее больше не видел.

– Не видели со дня этой вашей встречи? – уточнила Джессика. – Но вы же сказали, она посещает службу каждую неделю.

– Да, – смущенно кивнул Мэтью. – Она не пропустила ни одной. До последнего воскресенья.

– И что же вы сделали, чтобы попытаться ее найти?

– А что я мог сделать? Ведь о ней никто ничего не знает. Мне неизвестно даже, где она живет.

Джессика покачала головой. Его ответ ее явно не удовлетворил.

– А что было в том конверте? – поинтересовался Прист.

– Я вам покажу. – Мэтью встал и подошел к заваленному бумагами комоду.

Порывшись в них, он достал небольшой конверт и положил его на стол перед Пристом. В конверте что-то лежало. Что-то выпуклое. Прист взял его в руки, осторожно открыл и перевернул открытой частью вниз, чтобы содержимое высыпалось на стол.

Мышцы непроизвольно напряглись, по телу пробежала дрожь.

– По правде говоря, сначала я не понял, что это такое, – сказал Мэтью. – Но потом провел некоторые изыскания, и, по-моему, это насекомое – не что иное как коричневая мартовская поденка.

Сулившее хорошую погоду солнце, встретившее Приста и Джессику в Кембридже, быстро заволакивали тучи, и на тротуар уже начинали падать первые капли дождя. Студенты, катавшие туристов на плоскодонках, торопливо накрывали свои суденышки брезентом. Вообще-то, это время года отнюдь не располагало к лодочным прогулкам, и даже самый легкий дождик сразу же отвращал немногих оставшихся приезжих от плавания по реке Кэм. Зимой большинство из них предпочитали сидеть в кофейнях «Старбакс».

«Сара ошибалась», – пришел к выводу Прист. Хейли отнюдь не была жертвой религиозных фанатиков. В церкви Творения, арендующей помещение в обшарпанном культурно-развлекательном центре, она обрела душевный покой. Преподобный Мэтью весьма для этого подходил. За свою карьеру Чарли повидал множество алчных спекулянтов, мошенников и прочих преступных личностей и мог сразу сказать, порядочный перед ним человек или нет. Однако Джессика, которая так и не пришла в себя после того, как увидела на столе мертвое насекомое, смотрела на вещи иначе.

– Он не сделал для нее ничего, – с жаром заявила она. – Хейли явно грозила беда, а он так ничего и не предпринял.

– Он испугался не меньше ее самой, – заметил Прист. – Не все люди – герои, Джессика.

– Если эта церковь – единственное место, где Хейли видели регулярно, то она пропала без вести уже как минимум неделю назад. Преподобный Мэтью и его так называемая церковь могли бы сделать хоть что-нибудь, чтобы попытаться ее найти.

– Что же, по-вашему, он мог сделать?

– Он мог хотя бы обратиться в местную полицию с заявлением о пропаже человека. – Мисс Эллиндер все больше возбуждалась, пытаясь вставить ключ в замок зажигания, чтобы завести двигатель «рейндж ровера». Теперь дождь уже барабанил по крыше машины изо всех сил, и им приходилось говорить громко, чтобы перекрыть его шум. – Простите, – сказала она. – Из-за всей этой ситуации я сама не своя.

Прист пожал плечами, давая понять, что ее реакция – это пустяки. Впрочем, так оно и есть. Его мозг одновременно пытался осмыслить новую информацию и справиться с последствиями почти полного отключения сознания, которое произошло с ним вчера. Пытаться свести воедино все, что имело место в последние сорок восемь часов, было все равно что тщиться восстановить измельченный машиной для уничтожения бумаг документ, половина обрезков которого уже утеряна.