– Пить! – прохрипел несчастный. – Дай мне хоть немного воды, добрый человек! Мне уже два дня не давали воды, и внутренности мои спеклись от жажды!

Хасан просунул в проем между прутьями свою дорожную фляжку, в которой оставалось еще немного воды.

Узник жадно, в несколько глотков выпил ее и проговорил:

– Спасибо тебе, добрый человек! Аллах отблагодарит тебя за твою доброту!

– Кто ты, – спросил его Хасан, – и за что тебя бросили в эту яму? Какое злодейство, какое преступление ты совершил? Чем ты заслужил такое суровое наказание?

– Меня зовут Мевлет, и я был писарем в замке паши. Я не совершил ничего дурного.

– Но тогда за что ты был так жестоко наказан?

– Я наказан не за дурной поступок, не за страшное преступление и не за грех перед лицом Аллаха.

– За что же тогда?

– За то, что видели мои глаза и слышали мои уши.

– Не понимаю, как такое может быть! Растолкуй мне свои слова!

– Слушай же, добрый человек! Я работал в мастерской паши вместе с одним искусным каллиграфом. То был замечательный мастер, он бывал во многих городах и странах, бывал в самом Стамбуле, и в Тебризе, и в Герате, и в Исфагане. Бывал он даже в землях латинян – в Дубровнике и в Венеции. Во всех этих землях он изучал старинные рукописи и совершенствовался в своем мастерстве. И он достиг в этом мастерстве удивительных высот, его работы были не хуже тех, что сделаны великими мастерами прошлых лет…

Узник ненадолго замолчал, видимо, с непривычки ему трудно было долго говорить.

– Однажды, разбирая старые книги, тот мастер нашел изорванный и измятый кусок пергамента, на котором что-то было написано. Мастер пожелал переписать эту надпись. Он нашел кусок хорошего пергамента, и прекрасные китайские чернила, и хорошую кисть и переписал ту надпись. В то время мы были вдвоем в мастерской, и каллиграф, закончив свою работу, прочел ее мне. И тогда, добрый человек, я сам не знаю, что со мной случилось. Мне хотелось плакать и смеяться, словно Аллах, милостивый, милосердный, открыл передо мной врата рая, и ангелы встретили меня на пороге, и ко мне вернулась моя юность… Я упал на колени перед каллиграфом и сказал ему, что готов на все ради него, как будто он – ангел небесный, или пророк, или посланец самого Аллаха, милостивого, милосердного. Каллиграф удивился моим словам и велел мне встать и раскрыть глаза, увидеть, что он – такой же человек, как я, и что не годится преклонять предо мной колени, словно я божество или пророк.

Но, должно быть, кто-то из слуг паши подслушал наш разговор и донес господину. Паша решил, что каллиграф нашел манускрипт с могущественным древним заклинанием, которое дает ему власть над людьми. И в тот же день несчастного каллиграфа отвели в подвал башни и отрезали ему язык, чтобы он не смог больше произносить то заклинание. Вещи его обыскали и нашли старый, изорванный пергамент. Но каллиграф, по соизволению Аллаха, милостивого, милосердного, сумел спрятать свою копию, и люди паши не нашли этот пергамент.

Наступила ночь, и я пробрался в подвал башни, подкупил охранника и помог каллиграфу бежать, ибо в ушах у меня все еще звучал его голос, произносивший слова из того удивительного манускрипта.

Каллиграф бежал, и с тех пор я ничего о нем не знаю, меня же схватили стражники и бросили в эту яму, где я с тех пор томлюсь, изнемогая от голода и жажды.

Теперь ты знаешь мою историю, добрый человек, и сам можешь решить, совершил ли я что-то дурное перед лицом Аллаха, милостивого, милосердного…

– Не мне решать, что есть добро и что есть зло. Весы, которые определяют наши поступки, в руках Аллаха…

– Это так, добрый человек. Но только одно еще я хочу узнать, одно только не дает мне покоя – жив ли тот каллиграф, которому я помог бежать из подвала башни. Ибо до сих пор в ушах моих звучит его голос, когда он читал мне тот пергамент…

Хасан не успел ответить, ибо из-за башни появился давешний его провожатый.

– Что ты делаешь здесь, дервиш? – спросил он гневно.

– Я сбился с пути и попал сюда, вместо того чтобы выйти из вашего замка.

– Сюда не следует ходить, если ты не хочешь вызвать гнев паши. Паша был милостив к тебе и щедро наградил тебя за работу, не отвечай же ему злом за добро. Пойдем прочь, я доведу тебя до ворот, откуда ты вернешься в свою текию…

Ника пришла в себя от резкой боли в запястьях и лодыжках – и почти сразу поняла, что эта боль вызвана глубоко впившимися в кожу веревками.

У нее было чувство дежавю, словно время сделало мертвую петлю и вернулось вспять, к тому совсем недавнему времени, когда фальшивая свекровь оглушила ее и привязала к креслу.

Ника открыла глаза.

Она ничуть не удивилась бы, если бы увидела склонившуюся над ней «свекровь» со стаканом снотворного в руке – и действительно увидела ее. Только на этот раз женщина не стояла над ней, а, как и сама Ника, сидела в офисном кресле, к которому она была крепко-накрепко привязана за руки и за ноги.

При виде связанной «свекрови» Ника испытала короткий всплеск злорадства… впрочем, очень короткий, потому что она увидела, что чуть в стороне, в еще одном кресле, сидел Сергей.

Ника вспомнила, как хитростью отбила его у бандитов, как усадила в такси… и оказалась в очередной ловушке, в руках Шатуна. Попала из огня в полымя… Да, переиграл он ее… Не то чтобы Ника его недооценивала, но все же надеялась… да ни на что она не надеялась, ведь в глубине души знала, что так просто он ее не отпустит. Теперь уж точно знает, когда этого Шатуна воочию увидела. Ой как плохо все…

За спиной у нее негромко хлопнула дверь, раздались приближающиеся шаги.

Появился Шатун в сопровождении своих подручных. В руках у него был банковский чемоданчик.

– Ну-ка, скажи, какой здесь код? – спросил он Нику.

Она замешкалась, и он сурово нахмурился.

– Отвечай! Я и так его могу взломать, но не хочу рисковать – там бывают всякие ловушки, капсулы с краской и тому подобное. Так что говори – или пожалеешь, что родилась!

Ника поморщилась и назвала код – бог с ним, с чемоданчиком. Она с самого начала хотела им пожертвовать.

Шатун криво ухмыльнулся, положил чемоданчик на стол, набрал код. Замок негромко щелкнул, открываясь. Шатун открыл крышку. Его спутники склонились над чемоданом… и тут же разочарованно отодвинулись от него.

В чемоданчике, под тонким слоем денег, лежали глянцевые журналы, которые Ника позаимствовала в банке.

– Ты что – кинуть меня хотела? – прохрипел Шатун.

– Это она меня, выходит, кинула! – подала голос «свекровь».

Шатун покосился на нее, словно только что заметил, и проговорил недовольно: