– Это самые умные на земле птицы, государь! Они даже могут разговаривать! – произнес он, снисходительно улыбаясь.

Царь искоса бросил хитрый взгляд на посла. Резко откинулся на спинку трона, погасив в глазах юношеский восторг, и осадил Меррика сухим тоном.

– Спаси Христос, Иван Ульянович, только князь Черкасский, глава Казанского приказа, сказывал мне, что ты и ему попугая дарил, да еще деньги большие сулил за пропуск купцов английских на Обь.

Прожженный дипломат не стал отнекиваться от очевидного, но и оправдываться в попытке подкупа высокопоставленного чиновника посчитал ниже своего достоинства.

– Не я государь, не я, – ответил он, прямо глядя в глаза царю. – Московская торговая компания, которая убытки терпит от недопущения чиновниками вашего величества свободной торговли Британии с Индией и Китаем по рекам Сибирским.

– Убытки, говоришь? – мрачно ухмыльнулся царь, сверля посла недобрым взглядом. – Сомневаюсь. Знаю я доходы английские от торговли в землях наших. А потом скажи, есть ли в Европе страна, которая позволяет свободно торговать на своей территории чужеземцам и как такую страну величать?

Английский посланник почувствовал себя очень неуютно под пристальным взглядом русского государя. В низком поклоне он спрятал лихорадочно заблестевшие глаза и попробовал исправить неудачно начавшийся разговор.

– Но, государь, учитывая, какую помощь в трудные годы Смуты мы оказали державе вашей деньгами, оружием и дипломатией, мы могли бы рассчитывать на некоторые льготы в отношении наших торговых интересов, о чем я смиренно и уведомил ваше величество в своей челобитной.

Неожиданно на помощь Меррику решил прийти молчавший все это время Борис Салтыков.

– Государь, не гневись на меня, но думаю, что от торговли с Англией нам сейчас первейшая выгода и прибыток казне…

Царь недовольно нахмурился, посмотрел на боярина так, словно водой из ушата облил.

– Ты, Борис Михайлович, помолчи пока. Скажешь, когда спросят.

Салтыков осекся на полуслове и тихо сел на лавку у входа, а Михаил взял со стола челобитную Меррика, развернул, бегло прочитал и продолжил разговор с послом.

– Мы безмерно благодарны за помощь, оказанную нам братом нашим любительным Якубом, королевусом английским и готовы рассматривать любые предложения по укреплению нашей сердечной дружбы, что же касается твоей челобитной, посол, то давай по порядку. Просишь ты разрешения заселять английскими поселенцами земли вокруг Вологды и Холмогор, якобы для процветания края сего. Это совершенно невозможно.

– Но государь, – горячо перебил царя Меррик, – правительство Ирландии разрешило английским фермерам и мастеровым людям осваивать пустующие земли, с тех пор страна эта только богатеет.

– Отрадно слышать, посол, – нарочито холодно ответил Михаил. – Однако край, про который ты пишешь, и так процветает, а свободной земли там давно нет. Зачем порождать смуту в душах христианских?

Меррик молчал с недовольной миной на лице. Царь дал возможность послу осознать сказанное и продолжил:

– Теперь просишь ты открыть торговлю с Индией и Китаем на Оби. Зачем? Знаешь ли ты, что до первых сибирских городов с полгода ходу, и то зимой, а Сибирь – весьма студеная страна. Никто из моих людей не знает, откуда Обь-река выходит и куда уходит, как на такой реке торговать? Да и с кем, посол? Китайское государство невелико и небогато, поэтому, думаем мы, и добиваться англичанам нечего.

– Ваше величество, – растерянно пролепетал Меррик, едва сдерживая зубовный скрежет. – Вы же последовательно отказали мне по всем пунктам моей челобитной. Разве так поступают с дружественной державой?

Царь перевел удивленный взгляд с Меррика на Салтыкова, угрюмо сопевшего на скамейке в обнимку с горлатной шапкой из драгоценного баргузинского соболя, потом опять посмотрел на Меррика и задумался. Думал он не долго после чего недоуменно пожал плечами и, невинно улыбаясь, произнес, доверительно глядя на посла:

– Почему отказал. Нет. Вот ты просишь оставить Английские дворы в наших городах. Это можно. Разрешаем оставить в Архангельске, Холмогорах, Вологде и Ярославле.

– А остальные?

– Остальные открыты вами незаконно, без разрешения и по разумению нашему должны быть закрыты. Ну, доволен теперь? – улыбнулся царь, наблюдая растерянность английского посланника. – Вижу, что доволен! Отрадно это. Далее можешь говорить с моими думными боярами и правительством, а я, извини, что-то притомился от дел государственных. Да и время уже. Полуденный сон близок. Слышал я, что вы в Англии правило наше не одобряете, а зря. Полезно оно. Доктора советуют.

Царь встал с трона, повелительным жестом отпустил посла и направился к попугаям, повернувшись к присутствующим спиной. Меррик понял, что аудиенция закончена и, пятясь, вышел из кабинета, едва сдерживаясь от приступов душившего его бешенства. Следом тихо, стараясь быть незамеченным, из покоев выскользнул Салтыков. Оставшись один, царь перестал благодушно улыбаться, неспешно вернулся на трон, сел и глубоко задумался, хмуро глядя себе под ноги.

Царь неподвижно сидел, развалившись в кресле и не мигая смотрел на двух горластых попугаев, затеявших очередную свару. Могло даже показаться, что он не видел и не слышал разбушевавшихся птиц, но это было не так. Как только в одной из сводчатых ниш кабинета открылась потайная дверца и в покои вошел патриарх Филарет, Михаил вскочил на ноги и бросился к отцу, но тот жестом усадил его на место и сам, подойдя к столу, сел рядом с ним. Филарету было далеко за шестьдесят, но он по-прежнему оставался красивым и приятным в общении мужчиной. В молодости он был первейшим щеголем на Москве. Портной, сшивший платье, на его примерке, чтобы сделать приятное заказчику, обязательно говорил, что он-де совсем как Федор Никитич Романов, и это считалось лестью высшего разряда. Был он умен, знал языки, в том числе латынь и греческий, любил поговорить о высших материях, но безмерное честолюбие рано определило его судьбу. Годы славы и унижений, борьбы, опалы и скитаний пронеслись стремительной чередой, и теперь уже не разобрать было, то ли его жизнь повторяла причудливые зигзаги бурной и страшной истории русской Смуты, то ли он сам под себя кроил эту историю, как его портной кроил платья. Среди знающих людей поговаривали, что Филарет да почивший недавно в Вильно князь Васька Голицын и были теми «механиками», что завели механизм Смуты, помышляя о царском троне. Так ли это было на самом деле, точно уже никому не ведомо было, а языком молоть – не дрова колоть. В горле, как известно, мозолей не бывает.

Филарет оправил на плечах лазоревую с золотым шитьем мантию, с нескрываемым уважением посмотрел на сына и произнес, одобрительно кивая головой в белом патриаршем клобуке.

– Ну что сказать, молодец, Мишка. Царскую науку быстро учишь. Государь!

Царь кисло улыбнулся в ответ и произнес голосом, полным разочарования.