Из короткого разговора с турком Лоппе никогда не смог бы узнать так много. Похоже, эти новости он уже успел собрать по крупицам из других источников. Вероятно, ему известно и кое-что еще.

― Откуда у них это письмо? ― спросил стряпчий.

― Оно было послано в греческую патриархию, ― пояснил Лоппе. ― Как вам известно, они во всем зависят от султана. Кроме того, великий визирь уже слышал о вас и о кардинале Бессарионе. Турсун-бек ― его секретарь. Он говорит, что Пагано Дориа встречался сегодня утром с его хозяином.

Пагано Дориа. А у Юлиуса даже не хватало дыхания выругаться как следует!..

Он закрыл глаза, избавляя Лоппе от необходимости продолжать столь опасный разговор. Николас, ублюдок… Сопротивляться не было ни сил, ни возможности, ― он лишь поставит под угрозу жизнь всей команды.

И в этот самый момент послышался голос Годскалка, доносившийся откуда-то с воды, и Юлиус открыл глаза. Тобиус перегнулся через борт, а затем объявил по-фламандски:

― Они оба здесь. Но без девочки.

Так он даже не смог забрать Катерину… Это ему, Юлиусу следовало бы поручить позаботиться о малышке… Они с Николасом сильно поспорили из-за этого, но бывший подмастерье все равно настоял на своем. Николас был уверен, что знает намерения Дориа ― но ошибался.

Турок, также заслышавший чужие голоса, отвернулся от пленников. Янычары распрямились. Турсун-бек направился к сходням, нетерпеливым жестом поманив за собой Лоппе. Джон Легрант, лежавший рядом с Юлиусом, открыл глаза и поморщился.

― Что такое?

― Все пошло наперекосяк, ― ответил ему Юлиус по-фламандски. ― Они знают, кто ты такой. А меня считают опасным последователем Бессариона. На корабль они почти и не взглянули. Впрочем, скорее всего, они его присвоят, когда нас казнят.

Шкипер мрачно взглянул на него и заметил:

― Проклятье! Я, кажется, обмочился. Где Николас?

― Поднимается на борт, ― с горечью ответил нотариус. ― Но какой от него прок?

― Иисус, сын Давидов! ― внезапно послышался голос Тоби, который смотрел куда-то в сторону. Извернувшись, Юлиус попытался взглянуть, что так заинтересовало лекаря. Как раз в этот момент Годскалк поднялся на палубу. Его плащ был весь измят, а упавший капюшон обнажал заросшую тонзуру, ― вольность, которую Церковь позволяла своим сынам в морских походах. Священник, похоже, пытался одновременно уследить и за Турсун-беком, к которому сейчас оживленно обращался Лоппе, и за суматохой, происходившей где-то внизу. Юлиус увидел, как негр отступил в сторону, а затем и турок последовал его примеру. Раздался какой-то всплеск и громкие крики. Юлиус покосился на Тоби.

― Николас, ― напряженным голосом промолвил тот.

― Удрал? ― удивленно спросил Джон Легрант. Внизу крики слышались все громче… и вдруг над палубой возникла голова Николаса, всклокоченная и без шляпы. Когда он поднялся по веревочной лестнице, стало видно, что от пояса до сапог он весь мокрый, и ручейки соленой воды текут с одежды; однако на щеках горел довольный румянец, и он что-то очень живо говорил по-фламандски.

Именно благодаря этому веселому голосу и громкому смеху в Брюгге и Лувене Юлиусу без труда удавалось находить их с Феликсом. Затем он платил по счетам, выводил из таверны и старался помочь, если их тошнило…

― Он никуда не сбежал, ― заявил нотариус.

Хозяина Шаретти тут же окружили янычары. Тоби, вместе с остальными мрачно ожидавший решения своей судьбы, не мог понять, почему в тот момент, когда шкиперу и поверенному угрожала смертная казнь, а остальную команду ждала едва ли лучшая участь, Николас решил искать утешения в вине… Должно быть, это все из-за Катерины, ― решил лекарь. Он попытался хоть что-то прочесть по лицу Годскалка, но капеллан казался невозмутимым. Юлиус, несмотря на боль от побоев, кипел от гнева. Легрант, похоже, с трудом соображал, что происходит. Лоппе, от которого, возможно, им следовало бы ожидать сочувствия, почему-то стоял, с самодовольным видом глядя по сторонам, и внезапно слабая искорка надежды вспыхнула в душе Тоби. Он пристально взглянул на Николаса.

Подобно своему чернокожему другу, тот казался вполне довольным жизнью, ― несмотря даже на то, что штаны его промокли насквозь после того, как он оступился, поднимаясь на борт. И хотя двое янычаров держали его под руки, он продолжал улыбаться.

Они попытались подтащить его к Турсун-беку, но ноги бывшего подмастерья подогнулись и внезапно всем весом он потянул своих пленителей вперед. Они не успели опомниться, как он оказался на палубе, ― как раз поблизости от рыжеволосого абердинца.

Николас неодобрительно поцокал языком.

― Ты обмочился, ― заявил он Легранту по-тоскански.

Рыжая голова дернулась.

― На себя посмотри! К тому же тебе никто не давал по голове дубинкой… Нас повесят, ― заявил шкипер на том же наречии.

― Не повесят, ― уверенно возразил Николас. Блуждающий взгляд его задержался на связанном по рукам и ногам Юлиусе, и он широко улыбнулся:

― Скорее посадят на кол. Зароют в песок по самую шею. Посадят в мешок вместе с бешеной собакой и бросят в воду. Выстрелят тобой из пушки. Станешь пушечным мясом, Юлиус! С Джоном этот фокус не выйдет ― он слишком мокрый.

― Они знают… ― начал стряпчий по-фламандски.

― И вы очень хорошо гребли, ― по-прежнему по-итальянски перебил его Николас. ― Заслужили награду! ― Теперь он обратился к Лоппе, стоявшему рядом с турком.

― Скажи своему новому хозяину, что он должен Юлиусу трех красоток и бочонок эля. Долг чести. Хотя, нет. Эль у них здесь слишком скверный…

Люди вокруг переглядывались в изумлении. Тоби не сводил с Лоппе потрясенного взгляда. Янычары во все глаза взирали на Турсун-бека, который, однако, пока медлил с приказом. Вместо этого он коротко обратился к Лоппе, и тот дал столь же короткий ответ. Николас, ничего вокруг не замечавший, дружески ткнул приятеля в бок. Негр обернулся.

― Ты евнух, ― игриво заявил Николас чернокожему.

Тот, встревоженно покосившись на своего бывшею хозяина, опять повернулся к Турсун-беку, который задал какой-то вопрос. Фламандец опять толкнул Лоппе.

― А что, разве не так? Как будет «большой черный евнух» по-турецки? Поможешь нам догрести до Трапезунда? Получишь трех мальчиков в награду.

― Мессер Никколо, ― внезапно обратился к нему Лоппе с легким налетом отчаяния. ― Господин Турсун-бек спрашивает, где гребцы. Скамьи наполовину пусты.

Николас уставился на него. Похоже, ему нелегко было стоять на ногах, и он сел на палубу, прямо в лужу, натекшую с мокрого плаща и штанов. Затем одной рукой бывший подмастерье обхватил колени, а другой ― неопределенно махнул куда-то в сторону.