― Верно, ― подтвердил Николас. Поток вопросов у него, похоже, иссяк. Он сидел, скорчившись, как человек, получивший сильный удар в живот, и смотрел в пол. Затем он вдруг вздохнул и посмотрел на Катерину без тени раздражения и гнева.

― Послушай, все это уже не имеет никакого значения. Мы пришли увериться лишь в одном: что ты остаешься с Дориа по собственной воле и желанию, и что ты счастлива. Это так?

Она была довольна представившейся возможностью. С презрительной улыбкой Катерина опустила руку, и покрывало тут же сползло с обнаженного плеча, полуприкрытого распущенными волосами.

― Как смогу я описать тебе свое блаженство? ― вопросила она. ― Мой брак ― совершенен. Мой супруг ― самый благородный человек из всех, кого я встречала. И не надейся, что ты сможешь нам помешать: он все предусмотрел. Он дождался, пока я стану женщиной. Он подарил мне собачку.

Николас посмотрел на нее… Обычно у него был такой же вид после очередной драки во дворе красильни.

― Я так и знал, что это было ошибкой…

― Забудь, ― коротко велел ему священник.

Фламандец опустил глаза, больше ничем не выдав, что слышал слова капеллана, а затем продолжил самым обычным голосом:

― Я хотел бы побеседовать с твоим мужем. Я подожду, сколько смогу. Но в любом случае, Катерина, я напишу домой. Что мне сказать твоей матери?

― А что ты обычно ей говоришь? Спроси, какой подарок мне прислать ей из Трапезунда? Пагано позаботится об этом.

― И когда ты вернешься в Брюгге? ― поинтересовался Николас.

― Даже не знаю. В Брюгге мне все кажется отвратительным. Возможно, Тильде на это наплевать, но мой супруг не потерпит в семье такого позора. Думаю, лучше мы купим дом в Брюсселе.

― А не в Генуе? ― удивился фламандец.

Эта мысль показалась ей странной, но Катерина не подала вида.

― Или в Генуе, ― невозмутимо подтвердила она.

― И когда же?

Ей сделалось скучно.

― Когда он закончит дела в Трапезунде. Не знаю… Спросите моего мужа.

Лишь тогда Николас с потерянным видом поднялся на ноги. Годскалк с шумом вздохнул, и бывший подмастерье обернулся к нему.

― Нет… что в этом проку?

― Ладно, ― согласился капеллан. ― Но времени почти не осталось. Пора возвращаться на корабль. ― Помявшись, он добавил: ― Если хочешь, я останусь.

― Нет, не нужно, ― возразил Николас.

Катерина почувствовала нарастающий гнев. Они переговаривались у нее над головой, спорили, как долго будут еще докучать ей… Вдохнув поглубже, она пронзительно закричала, а потом принялась звать слуг.

Лакей явился немедленно, но посмотрел почему-то на Годскалка, который тут же его успокоил:

― Все в порядке. Мы уходим. Госпожа переволновалась. Останьтесь с ней. ― Однако при этом он смотрел куда-то поверх плеча челядинца, на незнакомца, показавшегося в дверях.

Этого человека в плаще с капюшоном Катерина не знала, но ей показалось, что она чует запах ладана. Зато Николас, похоже, был с ним знаком. Перебросившись несколькими словами с очередным незваным гостем, он обернулся к остальным и взглянул сперва на Катерину, а затем ― на священника.

― Что такое? ― поинтересовался Годскалк и, не дожидаясь ответа, подошел к окну и распахнул ставни. ― Корабль встал на якорь. Пойдемте.

Фламандец покачал головой.

― Слишком поздно. Чиновники уже на борту.

― И что? ― тревожно переспросил капеллан.

― Кто-то сообщил великому визирю, что у нас на борту Юлиус и Легрант. Отряд янычар уже направляется в порт, чтобы арестовать их.

― Мастер Юлиус? ― воскликнула Катерина де Шаретти сердитым голосом. ― За что хотят арестовать мастера Юлиуса?

Николас обернулся к ней.

― У него оказались неподходящие знакомства… Некогда он служил у кардинала Бессариона. В этих местах Бессариона считают предателем православной церкви и врагом турков.

― А Джон? Чем им не угодил Джон? ― возмутился Годскалк, и Николас криво усмехнулся.

― Разве вы не знали? Он ведь едва не спас Константинополь. Его контрподкопы мешали саперам турков. Он служил под начальством Джустиниани Лонго, того самого Лонго, вождя генуэзцев… верного союзника семейства Дориа.

― Союзник Дориа? ― переспросил Годскалк.

― Он связан с ними приблизительно так же, как муж Катерины. Так что Джону опасность грозит сразу с двух сторон, и султан едва ли его пощадит. Однако мессеру Пагано нечего опасаться. Его нынешний поход к визирю оказался весьма успешным.

Мастер Юлиус, поверенный ее матери… Ладно, он сам виноват ― не надо было принимать сторону Николаса! И Катерина сказала;

― Мой супруг отнес визирю дары. Все так делают.

― Знаю, ― подтвердил фламандец. ― У меня были опасения на этот счет, однако он взял с собой черного пажа, а не белого.

― Николас, ― одернул его священник.

Катерина де Шаретти промолчала, а муж ее матери подошел ближе и, чуть помявшись, опустился на колени рядом с кроватью.

― Если ты и впрямь счастлива, никто не станет тебе мешать, ― промолвил он. ― Но если что-то пойдет не так, ты всегда сможешь обратиться к нам. Я буду в Трапезунде, с твоими друзьями и близкими людьми. Мы всегда будем рады видеть тебя.

― Вы мне не нужны, ― отрезала Катерина.

* * *

Они почти не разговаривали друг с другом по пути к парому, который должен был перевезти их через всю бухту Золотого Рога к тому месту, где стояла на якоре галера «Чиаретти», окруженная судами портовой охраны, битком набитыми вооруженными людьми. Монах-францисканец, принесший послание, оказался совершенно прав. Турки прислали отряд, чтобы захватить корабль. Разумеется, предлогом стал арест Джона и Юлиуса. На борту «Чиаретти» ждали лишь обычных таможенных чиновников и посланцев Порты. Им дали четкие указания: что делать и что говорить. Но никто не ожидал нападения отряда вражеских солдат. Разумеется, Николас готовился и к этому он всегда готовился ко всему… однако теперь жизнь двоих его друзей в опасности, их взяли в заложники, и никто толком не знал, что случится дальше.

«Слишком поздно», ― заявил Николас тогда, в Пере; и на миг Годскалк решил, что эти слова означают намерение бросить галеру на произвол судьбы после всего, что случилось в Модоне. Сейчас, похоже, повторялась ситуация с пожаром: тревожась за Катерину, Николас все же был вынужден покинуть ее ради спасения своих друзей, которым грозила не меньшая опасность, чем от пожара, ― и вновь благодаря стараниям Пагано Дориа. Никто кроме него не мог сообщить туркам, что Легрант и Юлиус находятся на борту; напомнить им о военных успехах Легранта; раскрыть связь между Юлиусом и Бессарионом. Втайне ото всех Дориа с самого начала держал судьбу этих людей в своих руках.