Иорг пренебрежительно махнул рукой.

– Депрессивно-ананкастический синдром, в мягком течении шизофрении, дружище. Неужели вы собираетесь написать нового «Гамлета»? Во времена Шекспира люди мало интересовались космосом, даже не задумывались над тем, что существует другое измерение, поэтому в таких случаях всегда появлялся дух, который отдавал приказы. Сейчас это делают либо марсиане, либо маленькие зеленые человечки с летающих тарелок. Суть дела остается той же – знаменитое «Быть или не быть», своеобразная атрофия воли, которая столько раз была предметом критических работ. Ах, дружище, как чудесно Шекспир описал эту прекрасную болезнь. Неужели монолог вашего друга оказался на том же самом литературном уровне, что и монолог датского принца?

– О нет. Он даже не говорил стихами.

– Тогда бросьте это дело. У нас действительно много свежих и интересных случаев. Прошу вас надеть белый халат, мы посетим некоторые отделения клиники. Начнем с литературной традиции, с классики, дружище, без которой мы были бы мертвы, как ствол без корней. А все же интересно, как справлялись писатели в те времена, когда еще не было нашей специализированной клиники? Думаю, что героев они брали прямо из жизни. Безумцы, с их ничем нестесненным воображением и фантазией, должны были всегда восхищать писателей. Их ум и способность фантазировать, ограниченные интеллектуальной дисциплиной, не успевали за ними, литераторы чувствовали свое несовершенство и немного завидовали безумцам. Кроме того, душевнобольные всегда позволяют себе крайности и поступают более драматично, чем так называемые нормальные люди, – они просто просятся, чтобы их описбли. «Юродивые», как называют их русские, имеют в себе также что-то от пророка, мудреца и вещуна. Один из моих ассистентов сказал, что благодаря художественной литературе безумцы берут реванш у нормальных людей. Естественно, в этом доме не используют такие определения, как безумец, сумасшедший, помешанный. Здесь клиника, и у нас тут могут быть лишь интересные случаи, вы, вероятно, это понимаете.

– Ну, конечно, доктор Иорг.

– К тому же мы всегда помним не только о том, чем нам обязана литература, но и чем мы обязаны ей. К примеру, комплекс Отелло – медицина благодарна за этот термин великому Шекспиру.

На улице было холодно, дул порывистый мартовский ветер и приносил с моря соленый запах водорослей. Мы шли через мощенный камнем двор, ветер рвал полы наших халатов. Везде было опрятно, чисто, кое-где между камнями прорастала молодая зелень. Корпуса клиники смыкались в большое каре, а поскольку почти все окна были зарешеченные, заведение доктора Иорга напоминало большую тюрьму. Стены замка были серыми, а местами даже черными, небо, оправленное в квадрат крыш, крытых зеленоватой черепицей, поблескивало голубоватой эмалью.

Поднявшись по трем каменным ступенькам, мы вошли в мрачный коридор, с дверями по левой и правой стороне. Я обратил внимание на старомодный засов, запирающий вход в одну из камер.

– Здесь живет благородный рыцарь из Ламанчи, – объяснил мне Иорг.

Я хотел посмотреть через окошечко в двери, но он удержал меня.

– У меня везде телевизионные мониторы, господин Эвен, – сказал он. – Некрасиво подглядывать за героями так, словно они обычные узники.

Он открыл дверь маленького шкафчика, вмурованного в стену, и я увидел матово мерцающий экран телевизора. Потом я разглядел Дон Кихота, который в своем рыцарском шлеме с плюмажем сидел за простым деревянным столом и, макая гусиное перо в старинную чернильницу, записывал свои приключения.

– Мы постоянно и очень внимательно наблюдаем за ним, господин Эвен, – рассказывал доктор Иорг. – Клиника в Санта Фе тоже имеет свой экземпляр Дон Кихота и проводит над ним исследования. Между нами завязалась серьезная полемика в серьезных научных журналах. Так вот, они утверждают, что он был психопатом истероидального типа с характерной для них псевдологией phantastic’ой, когда больной сам создает себе собственную картину и живет в ней, талантливо разыгрывая сочиненную им самим жизненную роль. А по нашему мнению, он болен маниакально-депрессивным психозом. Прошу обратить внимание на строение его тела. Он высокий, худой, астенический. Вы помните, как Санчо Панса жаловался, что его рыцарь иногда в течение нескольких дней погружается в апатию и ничего не ест, а потом внезапно рвется в бой? Для него характерно отсутствие аппетита, отсутствие либидо в тот момент, когда он находится в депрессивной фазе. Мы наблюдаем также у него видения и химеры, когда ветряные мельницы казались ему великанами. Наконец мы имеем манию преследования, когда он стремился освободить окружающих от чар колдуна Мерлина. Простая крестьянка казалась ему благородной Дульцинеей Тобосской. С копьем, в доспехах он отправляется путешествовать, хотя эпоха странствующих рыцарей давно уже кончилась. Думаю, что даже не стоит говорить о том, что в период нервного возбуждения такой тип может быть очень опасен для окружающих и сегодня, в принципе, подобных людей лечат в больницах. Прелестный случай. И должен вам сказать, что маниакально-депрессивный психоз с точки зрения литературы является прекрасной болезнью души. Огорченным родственникам, которые мне приводят современных донкихотов, я всегда объясняю, что они должны радоваться, поскольку это все несравнимо с делириозно-алкогольным психозом, болезнью Альцгеймера или Пика. Но, конечно, паранойя еще более прелестна, еще более литературна, поскольку всегда существует возможность индуцировать ее другому человеку. И все же маниакально-депрессивный психоз тоже имеет свои интересные моменты. Давайте присядем здесь на скамейке в коридоре. «Пациенты» нас не слышат, у них, как у Пруста, комнаты выложены пробковым деревом.

Мы сели на деревянную скамейку в эркере готического окна. Иорг продолжал:

– Очень интересна циклофрения, господин Эвен, поскольку всегда продолжается сам процесс ее нарастания. Обычно она о себе дает знать годам к тридцати или сорока и отличается фазовым течением. Маниакальные периоды перемежаются депрессивными, но отдельные фазы могут продолжаться недолго или более длительное время, иногда в течение нескольких лет, нескольких месяцев или даже нескольких часов. На грани гипоманиакального состояния больные испытывают необыкновенное творческое воодушевление, которое у интеллигентных и образованных людей может дать выдающиеся результаты в области искусства, литературы, науки, общественной деятельности, в бизнесе. К примеру, купец Вокульский в гипоманиакальной стадии может нажить огромное состояние, а также вообразить, что любовь к женщине является высшей степенью мистического поклонения, и со всей настойчивостью начнет действовать. Некоторые больные испытывают ничем не объяснимое чувство вины, хотят искупить грехи или исправить мир, возвращать к добродетели проституток, строят города на свалках. Потом приходит маниакальная фаза, а затем депрессивная, в которой становится реальной опасность попытки самоубийства. Циклофреники в состоянии совершить самоубийство очень изобретательно: взорвать вместе с собой руины замка для них ерунда по сравнению с многочисленными известными мне задумками. Но ради научной истины я уточняю: на сто циклофреников самоубийством кончают восемь или девять. Для писателя должно быть архиинтересным и плодотворным наблюдение за тем, как уважаемый и хороший человек, выделяющийся своей профессиональной и общественной деятельностью, начинает вдруг жаловаться на разного рода мелкие недомогания. Он идет к терапевту, а тот, как обычно, скажет о неврозе, о переутомлении. А тем временем объект нашего внимания влюбляется. Но не в первую попавшуюся девушку. В какую-нибудь из находящихся на виду дам, ну, хотя бы в диктора телевидения. Или начинает рассказывать о преследованиях, которыми его подвергают высшие власти, о возможной измене жены (кому же не изменяла жена?). Вы услышите историю о соседе, который собирается его коварно отравить, предлагая подсоединить их маленькие домишки к общей газовой сети. Все это продолжается довольно долго, прежде чем окружающие начнут подозревать, что с человеком происходят какие-то непонятные вещи. Сколько писем к властям! Сколько людей оказывается втянуто в круг странных дел нашего пациента! В маниакальной фазе он иногда принимает позу бескомпромиссного героя, вроде Дон Кихота, потом у него наступает период депрессии. А когда он покончит с собой, люди скажут: «Он убил себя, потому что его жена ему изменила». «Он убил себя из-за того, что его преследовали власти». И это полезно, благородно и касается всех. Поэтому озабоченным родственникам я советую, чтобы они оставили больных дома для их же добра и на радость близким.