Крайне интересен вопрос о появлении аналитической философии в России. До революции об этом процессе сложно судить, поскольку сама аналитическая философия находилась в процессе становления. Можно констатировать, что некоторые работы её представителей (например, Б. Рассела) были опубликованы ещё до Первой мировой войны. Хотя в силу специфической тематики тех, кто занимался русской идеей, проблемами софиологии и т. п., вряд ли они были широко известны. После революции ни о какой развитии аналитическиой философии речи идти не могло. Марксистская идеология не терпела конкуренции. Разработка научной методологии в стиле ранней аналитической философии в России превратилась в весьма странный процесс. Тогда как научная философия на Западе усиленно разрабатывала принципы методологии, которые могли служить инструментарием, помогающим решению конкретных научных проблем, в России в соответствии с установками классика марксизма «наука лежала в родах, она рожала диалектический материализм».

Очевидно, общеметодологическое Знание можно уподобить тезаурусу (разграничителю смысловых полей), курсору, актуализированному полю базовых смыслов конкретной цивилизации, сознательных усилий по его культивации и поддержанию в надлежащем порядке. При таком прочтении его антитезой выступает коллективное бессознательное народа (эгрегор), о котором говорится у М. Вебера, К. Юнга, Д. Андреева, Н. Федорова. Наверное, его можно назвать коллетивным национальным сознанием.

При вышеприведенном разграничении коллективного бессознательного и сознательного становися очевидным, что языком и инструментом первого выступает миф, сказка, анекдот, история. Он дескриптивен, описателен, неточен, полисемантичен, хотя и общедоступен для всех граждан. Это язык архаики, он безлик и коллективен со своими особенностями в разных социальных слоях – городском, военном, тюремном, церковном…

Сознательное пульсирует больше в связке с институциональной средой, достигается индивидуальными усилиями одиночек. Оно имеет тенденцию к точности, самораскрытию, актуализации. Его язык общенаучен, универсален, опирается на социологию, и он аналитичен, в смысле отличия от общебытового, общих смыслов. А так же от узкоспециализированных, дисциплинарных, корпоративных сленгов, хотя и имеет тенденцию усложняться, обрастать псевдонаучными довесками.

Аналитика, которая пока лишь формирует своё предметное поле, може быть обращена на любое из них, и в силу этого использует (абсорбирует) технологии, достижения, богатство всех доступных семантических полей, является важнейшим инструментом, мечом Национального самосознания. В силу этого он еще более виртуален, неуловим, трудноформализуем, как говорят китайцы – хлопок одной ладони. Для того, чтобы раздалось полноценное звучание, нужна вторая сторона, которая бы среагировала на эту уникальность и дала возможность применить этот инструмент.

Примерно в том же смысле А. Маршал разграничивает науку и аналитику: «Современный экономический организм обладает позвоночником, и наука, которая имеет с ним дело, не должна быть бесхребетной. Она (т. е. аналитика, – авт.) должна обладать той утонченностью и чувствительностью, которые требуются, чтобы она была в состоянии приблизиться к реальным явлениям окружающего мира, тем не менее, необходим ей прочный позвоночник тщательных логических доказательств и анализа[140]». Рассматривая в своей работе несколько десятков ученых-экономистов, он только двоих назывет аналитиками, а именно А. Смита и Д. Рикардо[141]. О различии науки и аналитики А. Маршал пишет так: «К тому же функции анализа и дедукции (далее – объяснение и предсказание, те же самые операции, выполняемые в противоположных направлениях) в экономической науке состоит не в создании нескольких длинных цепей логических рассуждений, а в правильном создании нескольких коротких цепочек и отдельных соединительных звеньев»[142]. И далее – «Но чтобы понять стратегию, применяемую в военной кампании, отделить действительные мотивы, двигавшие великими генералами прошлого от кажущихся, необходимо самому быть стратегом[143]. А для этой работы, какой бы интересной и важной она ни была, не требуется осуществления большой аналитической деятельности, и основная часть необходимого материала может быть самостоятельно получена человеком, обладающим активным и пытливым умом[144]. Помощь тонкого анализа не является необходимой для всех, но она требуется для извлечения уроков из прошлого.

Иными словами, наука более опосредована, аналитика более прямодейственна и конкретна в своих выводах и построениях, но и требует для своего осуществления более качественного (выдающегося) человеческого материала. Аналитике почти невозможно научить, это почти всегда природный ум и генетическая заданность.

Отдельно стоит вопрос о соотнесении Науки, Аналитики и Традиции. О Традиции пишут теперь очень многие, от Г. Зюганова до А. Дугина, приво дя в свидетели и европейских неоязычников Эволу и Ко, подразумевая подчас почти противоположное. В Русском историческом контексте это и есть поле Национального самосознания, где наука лишь один из компонентов наряду с Домостроем (домоустроительством) и т. п. Раньше Разумение обычно отождествлялось со Словом и Благодатью, т. е. Аналитика в современном смысле не выступала как самодостаточное знание (западной университетской схоластики) и уж тем более как интеллектуальный товар (продукт), но как некоторая миссия, дар Богов, полученный для служения Целому (Национальному Государству) через Церковь Небесную (Традицию) с чёткой и вполне определенной моральной целью.

Мы знаем, что многие выдающиеся русские ученые, изобретатели, мыслители были верующими людьми, и очевидно они переживали этот контакт с Национальным Эгрегором (информационным полем), получали этот (аналитический) меч и только тогда вполне осонанно использовали его, очерчивая параметры своей деятельности. Т. е. важнейшим побудительным мотивом была не гордыня, известность, праздное любопытство, но служение, категории Добра и Зла в аксиоматическом, возможно не понятном нам сейчас смысле. Только эти – сознательные (в отличие от бессознательных, схоластических, дилетантских) аналитики вполне владели контекстом, т. е. могли предугадывать результаты деяний своих.

О серьёзном освоении аналитической философии в России можно говорить только с 60-х годов прошлого века. Но и здесь не всё так просто. Аналитическая философия пришла в Россию как критика логического позитивизма Венского кружка, который к этому времени не только давно перестал существовать, но и его представители, перебравшиеся в Америку, существенно изменили свои взгляды. Она трактовалась как направление буржуазной философии XX века, которое сводит философию к анализу употребления языковых средств и выражений, толкуемому как подлинный источник постановки философских проблем. Эта критика привела к возникновению своеобразной интеллектуальной ситуации.