и одно только желание – чтобы ему было дозволено существовать и время от времени ощущать легкое дуновение подлинной жизни, а именно такое он ощущал сейчас.

До нее смутно доходил смысл его слов. В этот момент преобладало ее физическое «я». Упиваясь звуком его голоса, она не думала о словах. Ей хотелось протянуть руку в темноте и коснуться чуткими пальцами его щеки или губ, хотелось придвинуться к нему совсем близко, что-то прошептать у его лица – неважно что, – и она бы так и сделала, если бы не была приличной женщиной.

Чем сильнее становилось желание придвинуться к нему, тем дальше она отодвигалась от него. И как только позволили приличия, поскольку ей не хотелось показаться невежливой, она встала и ушла, оставив его одного.

Еще до того, как она дошла до дома, Гувернейл закурил новую сигару и договорил строчки, посвященные ночи.

Той ночью миссис Барода испытывала сильное искушение рассказать мужу, который был ей также и другом, о безумии, которое тогда охватило ее. Но она не поддалась этому искушению. Помимо того что она была приличной женщиной, она к тому же отличалась здравомыслием и знала, что есть битвы в этой жизни, в которых человек должен сражаться один.

Когда Гастон проснулся утром, его жена уже отбыла. Она села на ранний поезд до города. И не вернулась, пока Гувернейл не покинул ее гостеприимный кров.

В течение лета супруги вели какие-то разговоры насчет того, чтобы он снова приехал. То есть этого сильно желал Гастон. Но это его желание отступило перед упрямым сопротивлением его жены.

Однако еще не закончился год, как она предложила, целиком в соответствии с собственным желанием, пригласить Гувернейла снова приехать к ним в гости. Муж был приятно удивлен этим ее предложением.

– Я рад, chere amie[57], что ты наконец преодолела свою неприязнь к нему. Право же, он ее не заслуживает.

– А-ах! – сказала она, смеясь, после того как прижалась долгим нежным поцелуем к его губам. – Я все преодолела! Вот увидишь. В этот раз я буду с ним очень любезна.

Поцелуй

На улице было еще довольно светло, но комната, где окна были задернуты шторами и в камине чуть теплился слабый неуверенный огонь, тонула в глубоких тенях.

Одна из этих теней окутывала Брентейна, и это его устраивало. Темнота придавала ему смелости, и он не сводил страстного взгляда с девушки, освещенной пламенем камина.

Она была очень красива. Восхитительный, утонченный цвет лица, свойственный брюнеткам, свидетельствовал о хорошем здоровье. Она вполне владела собой и сидела, поглаживая по блестящей шерстке кошку, свернувшуюся у нее на коленях. Время от времени она бросала взгляд в сторону тени, скрывавшей ее собеседника. Они тихо говорили о малозначащих вещах, явно далеких от тех, что занимали их мысли. Она знала, что он любит ее, этот откровенный, громогласный парень, не обладающий достаточным лукавством, чтобы скрывать свои чувства, да и не имевший такого желания.

В последние две недели он нетерпеливо и настойчиво искал ее общества. Она не сомневалась, что он предложит ей руку и сердце, и собиралась принять предложение. Этот невзрачный и непривлекательный Брентейн был сказочно богат, а она стремилась к такой жизни, которую могло обеспечить богатство.

Во время одной из пауз в разговоре о последнем чаепитии и очередной вечеринке дверь отворилась, и в комнату вошел молодой человек, которого Брентейн знал достаточно хорошо. Девушка повернула к нему голову. Пара широких шагов – и он уже был около нее и склонился над ее креслом. И прежде чем она могла заподозрить что-то в его намерениях, поскольку не осознавала, что он не заметил ее гостя, он запечатлел на ее губах долгий страстный поцелуй.

Брентейн медленно поднялся, то же самое, но только быстро, сделала и девушка, и новоприбывший оказался между ними. На его лице выражение удовольствия и вызова боролись с некоторым смущением.

– Я полагаю, – запинаясь, проговорил Брентейн, – что слишком долго задерживаю вас. Я… я понятия не имел… то есть я должен попрощаться.

Он смял свою шляпу и, вероятно, не заметил, что она протягивает ему руку. Самообладание не до конца покинуло ее, но она уже не могла полностью доверять своему голосу.

– Убейте меня, если я видел, что он тут сидит, Натти! Я понимаю, получилось чертовски неловко. Но я надеюсь, вы простите мне один раз – я не сдержался. А что, в чем дело?

– Не прикасайтесь ко мне и не подходите ко мне, – резко одернула она нового гостя. – Как это понимать, что вы заходите в дом без звонка?

– Я зашел вместе с вашим братом, как часто делаю, – холодно ответил он, оправдываясь. – Мы прошли через черный вход. Он поднялся наверх, а я вошел, надеясь найти вас. Объяснение вполне простое и должно удовлетворить вас. Так что конфуза было не предотвратить. Но скажите же, что прощаете меня, Натали! – смягчаясь, просил он.

– Простить вас! Вы не знаете, о чем говорите. Дайте мне пройти. Это зависит от многого, смогу ли я вообще когда-нибудь простить вас.

На следующей вечеринке, о которой они говорили тогда с Брентейном, увидев молодого человека, девушка приблизилась к нему с очаровательной непосредственностью.

– Могу ли я коротко поговорить с вами, мистер Брентейн? – обратилась она к нему с обворожительной, но смущенной улыбкой.

Он казался запредельно несчастным, но, когда она взяла его под руку и отвела в сторону в поисках укромного уголка, луч надежды озарил почти комическое выражение страданий на его лице.

Девушка заговорила с подлинной искренностью:

– Возможно, мне не следовало искать беседы с вами, мистер Брентейн, но… ах, мне было так неловко, я почувствовала себя почти несчастной после того случая несколько дней назад. Когда я подумала, что вы могли неправильно понять то, что произошло, и поверить… – Надежда со всей очевидностью одержала верх над печалью на круглом бесхитростном лице Брентейна. – Конечно, я знаю, что для вас это ничего не значит, но просто ради меня я прошу вас понять, что мистер Харви – давний близкий друг, проверенный временем. Мы всегда были как кузены или, можно сказать даже, как брат и сестра. Он самый близкий товарищ моего брата и часто воображает, что имеет право на некоторые привилегии, как если бы он был членом семьи. Ах, я знаю, говорить вам все это нелепо, неуместно и даже недостойно, – бедняжка почти плакала, – но мне так небезразлично, что вы думаете обо мне.

Ее голос звучал очень тихо и взволнованно. Грустное выражение несчастья полностью испарилось с лица Брентейна.

– Так вам