Аккуратно сложив куда-надо до поры дреколье.

Ау, гадатели и прозорливцы, где вы? Толпа-то любит петь!

Тогда простой вопрос – нужны ли вы, провидец путей и озиратель несостоявшихся фактов, умозрительный отгадыватель уморительных несообразий и фатальный натягиватель правил. Давайте-ка призовем, что ли, мудрого старца, немного слепо-глухого с рождения, который спокойно воссядет на престол или табурет провидения и честно разведет в незнании еще сохранившимися пока руками – неведомо все. Неведомо и это тоже.

* * *

Серебристая стремительная машина уверенным с себе мясницким ножом беззвучно рассекла вечернюю мглу и вывалила Арсения Полозкова у подъезда погруженного в калейдоскоп сияний и огней пригородного особняка. Вышедший вслед за географом, почти силком притащивший его сюда штабс-капитанского вида водитель, оправив темный, безукоризненно сидящий английский костюм, сухо и неприязненно напутствовал Арсения:

– Все время, педагог, лезешь куда не звали. А бабку позабросил, – и стянул с рук кожаные лайковые, в цвет загорелых ладоней водительские перчатки. – Смотри, Полозков, шаг влево-вправо, и бетон.

– Да я Вас, Альберт Артурович, и не звал в адвокаты. Мне и без Вас очень неплохо, – осадил Колина географ.

– Если адвокат уже не нужен, зови священника, – выдавил совладелец бюро. – Ты там давай скромнее, женишок, – усмехнулся спортивного покроя водитель. – Супружницу-то Павловскую поздравь, не забудь, а то долго обижаться будет…

Перед особняком на сквознячке мялась и молилась приезжим лицам охрана, а ее начальник, почищенный и принаряженный в портупею майор Чумачемко браво козырнул козырному солдату особого порядка Альберту Колину, а географу, несколько стушевавшись, сумел лишь подмигнуть сначала левым, а потом и противоположным глазом, что, впрочем, можно было принять и за тик.

В огромном, похожем на застекленную веранду вертепе, где сверкали белоснежным, уже заляпанным деликатесами, крахмалом столы, переливалась через край музыка и вертелись ряженые гости, почти не отличимые от пингвинами снующих официантов. Чернявые люди специально небрежного вида, художественно нечесанные, приседали в разные позы и стреляли вспышками огромных телевиков, фиксируя неровный переменчатый ток торжества. Оркестр, состоящий из живописной группы полуумирающих евреев, виртуозного аккордеониста-итальянца Сидорини, цыганской танцовщицы и одетого в тубу лауреата всех международных областных конкурсов, выделывал попурри – то выплескивал жалобные для скрипок аккорды "Лунной сонаты", то взрывался народной песней "Хава нагиле" и хитом "Дубинушка, ухнем", а выползающая на невысокую сценку худючая девица с состоящим из двух огромных глобусов бюстом выдавала на гора такие басовые перлы и нежные трели соловья – что жующие, пьющие и трущие салфетками себе и соседкам губы чуть захмелевшие гости визжали всеми октавами от восторга.

– Тихо! – крикнул распорядитель, по виду, возможно, начальник местных проводов и столбов. – Подарок от порта. Прошу, очень прошу, господин Усамов.

Из-за одного стола выкатился небольшой человек с огромным, как рекордсмен арбуз грозящим лопнуть пузом, подкатился к ближнему к эстраде столу и приобнял, стеснив пузом, приподнявшуюся там со своего кресла основательную тетищу.

– Этот, – крикнул он в зал, потрясая небольшой бумажкой, – мой записка. Спроси, что тут пишешь, Усамов. Читай, если могишь. "В порт. Пропусти без таможни денег и одна вагон. Целуй, абнимай Алишер".

В зале засмеялись и захлопали. Кто-то подковыристо крикнул:

– А наркоты вагон можно?

– Умный не спросит, – отчеканил Усамов. – Умный тихо вагон пройдет. Арбуз-марбуз любой товар. А этот – прекрасный дам верный до конец спутник жизнь нашего всегда Теодор Федрч – красавец и умниц. Порт наш государсвн поздравляйт и целуйт.

И Усамов опять схватился за тетищу и потерся об ее лицо небритой щекой, вызывая звук отчищаемой шкуркой сковороды. Веселая именинница вдруг выскочила на авансцену и взялась дирижировать задувшим туш оркестром откуда то выхваченной черной розой. Тетища была довольно обширна и высока, маленькие глазки торжественно сверкали из-под белокурого аля Мэрелин Монро парика и толстых щек, в такт розе колыхался обширный подбородок и весь наряд, состоящий из покрытого блестками розово-коричневого платья и усыпанных стразами черных туфель. Вслед за разыгравшейся именинницей выбрался из-за стола ее муж господин Павлов и, страдальчески морщась и улыбаясь красным каменным лицом, стал вновь упихивать за стол упирающуюся и протестующую супругу, и при этом еще получил розой по фейсу.

– Идем, представимся, – угрюмо кивнул Колин, и географ поплелся за ним к главному столу. Компаньон мужа чмокнул, не донеся губ, именинницу в руку, но так, будто хотел откусить, и кивнул на географа.

– Ах, вот он, – выдохнула распаренная мадам Павлова. – Так, подойди небольшой. Издали не разгляжу, – сказала она громко. – Ну и кто это, Теодор?

– Это наш жених, мулечка, – упирая на последнем слове, сообщил Павлов.

– Нашей Клодетты? – поразилась тетища. – Такой… сомнительный…

– Один из кандидатов в женихи, не самый главный. Запасной, – сообщил географ, почтительно глядя на тетищу.

– А-а… – протянула мулечка.

– Чрезвычайно полюбила скромного перспективного человека, дружат – не разлей вода, – схитрил Павлов. – Чрезвычайно известного в сферах милицейских, китайских и даже районах ответственности ГКЧП. Вон, наш астролог не даст соврать. Ильич! Правду говорю?

– Сокровенную правдушку. Гражданин хороший имеет крепкую гражданскую диспозицию. Карты по нем хорошо лежат. Истинный крест на нем, – проверещал тут же и подвернувшийся гадатель, имевший от благодетеля Павлова в свое время бесполезную вырезку.

– Помыть, причесать, приобудь – наш человек будет, – вдруг крикнул сидящий во главе стола вице-губернатор, изрядно уже принявший. – Я сам в город пришел в лаптях, и рожа, как из коровы улыбка. Ведь наш, Теодорка?

– Самый наш, нашей нашего, – скромно потупился адвокат.

– Ну, вот, – успокоился вице и хлебнул из бокала. – А что жених, ну и черт с ним, все женихами ходили, это мудей трясти не мешает, – пошутил. И все хохотнули. – Невеста-то, прорва, где?

– Клодетка! – взвизгнула мамаша. – Куда тебя черти носют?

– Здесь я, мама, не орите, – подплыла к столу, держась за бокал шампанского, дочура.

– Может, потом, мулечка? По семейному? – умоляющим зверем глянул на жену адвокат.

– Так что он тебе… этот? – протянула мулечка, указывая на географа ложкой, с которой сочился на скатерть жульен.

– Дружат неразлучно уже три дня, – зажжужал Павлов. – Совместно копят мои деньги на мелочи для будущих маленьких, коляски, подгузнички…

– Она чего, уже… товось… с этим? – изумилась мамаша. – Клодетка! – опять взвизгнула. – Так вы чего, юноша потертый… кем, вообще? Где состоите?

– Изучаю древние цивилизации, – вежливо сообщил географ. – Их фундаментальные сокровищницы знаний и материальной культуры. Извлекаю золотой опыт поколений в целях обустройства сегодняшней планеты, а также наполняю ведущие медицинские учреждения области контингентом, которые обласканы голубем.