«Это символ вечной Истины, которая пребывает вовек, – подумала она, когда сложила ладони в молитве. – И как же странно и печально чувствовать, что тысячи её благонамеренных поклонников и священников так и не осознали её мистического значения. Богочеловек, рождённый от целомудрия женщины! Неужели только в Золотом Городе это понимают?»

Она подняла глаза в полубессознательной мольбе и, как только она это сделала, сияющий луч света сверкнул вниз с вершины креста, венчавшего Алтарь, и косо расширился, устремившись к ней. Прямо над ухом послышался чрезвычайно мягкий, но прекрасно различимый Голос:

– Ты слышишь меня?

– Да, – ответила она сразу с такой же нежностью.

– Тогда слушай! У меня есть для тебя послание!

И она слушала, слушала внимательно; сапфировый оттенок луча осиял её золотые волосы, когда она стояла на коленях, сосредоточенная. Услышанное наполнило её истинным ужасом; и страх этого предупреждения, как тьма, предвещающая бурю, потряс её нервы. Но её внутренний дух был облачённым в сталь воином, она ничего не боялась, и меньше всего, происшествий «сверхъестественных», не сомневаясь, что все видимые чудеса являются результатом действия сил природы и преображения. Её нисколько не удивлял тот факт, что свет проводит звук и что она получала сообщения таким способом. Каждое сказанное слово она внимательно выслушала, и тогда, будто облако вдруг закрыло его, Звуковой Луч испарился и Голос умолк.

Она сразу же встала с колен, предупреждённая и готовая к действию, лицо её было бледно, губы сжаты, глаза горели.

– Нет времени мешкать, – сказала она, – я могу спасти его и спасу!

Она вышла из часовни и поспешила домой, где, как только вошла в свою комнату, она написала маркизу Риварди следующее письмо, которое более чем неприятно поразило его при прочтении.

«Вы с Гаспаром мне понадобитесь для долгого путешествия на „Белом Орле“. Приготовьте провизию и всё необходимое. Не теряйте времени и не жалейте средств. Мы должны вылететь как можно скорее».

Закончив это письмо, запечатав и отправив его с одним из слуг на виллу маркиза, она несколько мгновений сидела молча, погрузившись в размышления, печально глядя на её цветущие сады и сияющее Средиземное море вдали.

– Я могу опоздать! – сказала она вслух самой себе. – Но я рискну! Он не остановится – нет! Такой человек ни о чём, кроме себя, не думает. Он бы разрушил мою жизнь (дай я ему шанс!) ради эксперимента. Теперь, если я смогу, я спасу его ради идеала!

– Войн больше не будет! Не может быть!

Роджер Ситон говорил эти слова вслух с яростным нажимом, обращаясь к молчаливому небу. Было раннее утро, но сильная жара так раскалила землю, что ни единой капли росы не блестело на остриях листьев травы; вся она была высушенная, коричневая и выжженная до лихорадочной сухости. Но Ситон был слишком занят собой и своим делом, чтобы замечать пейзаж или чтобы беспокоиться из-за какой-то изматывающей удушливости атмосферы; он стоял, глядя с обожанием страстного влюблённого на маленький плоский металлический ящик, содержавший внутри больше дюжины крошечных, ровных металлических цилиндров, таких же маленьких, как женские напёрстки, аккуратно уложенных в ряд, но изолированных от соприкосновения друг с другом полосками проложенного хлопка.

– Вот оно! – продолжал он, сотрясая неподвижный воздух. – Совершенство! Продай я это любому народу под солнцем – и он смог бы управлять всем миром! Смог бы стереть с лица земли всех, кроме себя! Я вырвал тайну из самого чрева природы! Она моя – вся моя! Я бы отдал её Великобритании или Штатам, но они бы не приняли моих условий, поэтому я оставил её себе – только себе! Я – и только я вершитель судеб! Сила, которую мы называем Богом, передала этот материал прямо мне в руки! Что за чудо и почему бы мне им не воспользоваться? Так я и поступлю! Пусть Германия сделает хоть один агрессивный шаг – и она перестанет существовать! И то же самое будет с любым народом, который затеет ссору, и я – я один! – разберусь с ним!

Его глаза пылали фанатичным светом – он был одержим силой собственных идей и планов, и металлическая коробочка на столе перед ним была, по его мнению, временем, жизнью, настоящим и будущим. Он дошёл до того сомнительного умственного состояния, когда человек забывает о том, что существует какая-либо сила, способная противостоять ему, и воображает, что он должен идти только вперёд, чтобы захватывать все миры и тайны их бытия. На этом этапе, которого столь многие достигают, устанавливается некая сверхсамоуверенность, убеждающая смертную природу человека, что он достиг бесконечности. Вся умственная организация человека дрожит от ужасного сознания своей силы. Он говорил внутри себя: «Жизни миллионов людей зависят от моего милосердия!»

Прочие мысли, прочие мечты отошли до времени на второй план, он позабыл жизнь, какой она предстаёт обычному человеку. То и дело вспыхивающий образ Морганы смутно его беспокоил, её умственные возможности раздражали его, и всё же он был бы рад обсудить вместе с ней научный расклад его великого секрета – она бы поняла его во всех отношениях, она могла бы дать совет… Совет! Нет уж! Ему не нужны советы женщины! А что касается Манеллы, то с ней он не виделся со времени её последней, как он называл это, вспышки «дикого характера», и он не испытывал потребности в её обществе. Поскольку теперь у него было дело первостепенной важности – запрятать бесценное открытие его жизни в тайном месте, которое он уже выбрал, пока он не будет готов перевезти его в более безопасное жилище, или пока он не решит им воспользоваться. Будь он в достаточной мере религиозным человеком, он бы стал молиться о том, чтобы такая нужда никогда не возникла, но он довёл себя до такого абсолютного безразличия к жизни и ко всем её проявлениям, что ему представлялось бесполезным молиться о том, что не имело значения. Иногда у него в мозгу вспыхивала мысль, ужасающая своей правдивостью, о том, что энергия, которую он открыл и сконцентрировал внутри маленьких колбочек, с одинаковой лёгкостью способна была уничтожить как один народ, так и полземли! Легендарные громовержцы Юпитера были детскими игрушками в сравнении с этими неприметными, напёрсточными цилиндрами, которые содержали столь ужасающую мощь! Намёк на колебание, на чисто человеческий ужас на секунду коснулся его нервов, он задрожал в окружении знойной атмосферы, словно от холода и оглянулся вокруг, будто подозревая, что некий тайный свидетель подглядывал за ним. В поле зрения не было никого, кроме птиц или бабочек, и он испустил глубокий, длинный вздох облегчения. День уже поднимался по ступеням рассвета в сиянии полной геральдики горящего калифорнийского солнца, и вдали, на расстоянии, хребты и пики высоких гор стояли, отчётливо видимые на фоне глубокой синевы неба. Повсюду стояла великая тишина, – казалось, наступила пауза в движении всей вселенной. Птичий свист или крик какого-нибудь дикого животного принёс бы облегчение Ситону в тот момент, несмотря на то что он был привычен к глубокой тишине.

– Пора уже решиться и пройти через это, – сказал он вслух, – теперь, когда безопасное место готово. – Здесь он поглядел на часы. – Через пару часов они пришлют из «Плазы» человека, чтобы узнать, не нужно ли мне чего-нибудь; ирландец Джейк или Манелла притащится по какому-нибудь ерундовому делу, а мне лучше пользоваться полной секретностью, пока есть возможность.