Как можно было так сделать — ума не приложу. Не такая уж унас большая комната: трудно не заметить, что кто-то спит на второй кровати. Ктому же моя соседка очень ответственная, предусмотрительная женщина, матьпятерых детей из Австралии. Это на нее не похоже. Но все же она это сделала:заперла меня в комнате.

Моей первой мыслью было: вот теперь-то у меня появитсяуважительная причина не петь Гуруджиту! Но вторая мысль… Это была даже немысль. Это было действие.

Я выпрыгнула в окно.

Точнее говоря, вылезла на карниз, схватилась за него потнымируками и повисла в темноте на высоте двух этажей, лишь тогда задав себе вполнеправомерный вопрос: «И зачем ты прыгаешь из окна?» И ответила сама себе сгорячей объективной решимостью: «Я должна попасть на Гуруджиту». Потомотпустила карниз и упала задом, пролетев в темноте шесть, а то и все восемьметров и приземлившись на бетонный тротуар. По дороге я ударилась обо что-то иободрала кожу на правой лодыжке — но мне было все равно. Я поднялась и босиком,с пульсирующей в висках кровью побежала к храму, нашла место, открыламолитвенник — песня только началась — и, истекая кровью, начала петь Гуруджиту.

Лишь через несколько стихов я перевела дыхание и поймаласебя на своей обычной инстинктивной утренней мысли: не хочу быть здесь. И тутвдруг услышала, как Свамиджи смеется в моей голове: «Странно, разве человек,который не хочет быть здесь, так себя ведет?»

И я ответила: «Ну ладно. Твоя взяла».

Я сидела, подпевая с окровавленной ногой, и думала, что,наверное, пора мне изменить отношение к этой духовной практике. Ведь изначальноГуруджита является гимном чистой любви, но меня что-то все время останавливало,и я не могла высказать эту любовь искренне. И вот, пропевая стих за стихом, японяла, что должна найти что-то — или кого-то, — кому посвятить этот гимн,чтобы отыскать в сердце источник чистой любви. И на двадцатом стихе я вспомнилао Нике.

Ник — мой племянник, восьмилетний мальчик. Худоват длясвоего возраста, зато до жути умен и пугающе проницателен. Восприимчивая исложная натура. Даже через несколько минут после рождения, среди орущихмладенцев в грудничковом отделении он один молчал, оглядывая кругом взрослыми,умными и встревоженными глазками. Он выглядел так, словно ему уже не разприходилось рождаться на свет и он даже не знал, стоит ли этому радоваться. Ник— ребенок, для которого жизнь никогда не была простой; он слышит, видит ичувствует происходящее столь интенсивно, столь быстро поддается эмоциям, чтовсех нас это порой пугает. Я люблю мальчика всем сердцем, мне хочется оградитьего от всего мира. Подсчитав разницу во времени между Индией и Пенсильванией, ясмекнула, что Ник сейчас как раз ложится спать. И стала петь Гуруджиту какколыбельную. Иногда ему трудно уснуть, потому что он никак не может успокоитьсвой ум. Так что я посвятила Нику каждое священное слово этого гимна. Япривнесла в песню все, чему бы мне хотелось его научить. С каждой строчкой япыталась успокоить его: пусть мир порой бывает жесток и несправедлив, но ненадо волноваться, ведь мы его очень любим. Он окружен любящими людьми,сердцами, готовыми ради него на все. Мало того, он обладает мудростью итерпением, сокрытыми глубоко в душе, которые со временем проявятся и помогутему справиться с любыми испытаниями. Он для нас дар Божий. Я обращалась к Никупосредством древнего санскритского текста и вдруг заметила, что по щекам текутхолодные слезы. Но не успела я вытереть глаза, как Гуруджита закончилась…Полтора часа прошли как десять минут. Я поняла, что случилось — это Ник помогмне просидеть Гуруджиту. Маленькое сердечко, которому я хотела помочь, — ана самом деле он помогал мне.

Я подошла к передней части храма и поклонилась до самогопола, благодаря Господа, трансформирующую силу любви, себя, свою гуру и своегоплемянника, и краем сознания, на молекулярном (не на интеллектуальном) уровнепонимая, что нет никакой разницы между этими словами, этими понятиями, этимилюдьми. Затем я удалилась в зал для медитации, решив пропустить завтрак, ипросидела почти два часа в звенящей тишине.

Стоит ли говорить, что я больше не прогуливала Гуруджиту?Она стала для меня самой священной практикой в ашраме. Разумеется, Ричард изТехаса не преминул поиздеваться над моим прыжком из окна общежития и теперькаждый вечер после ужина предупреждал: «Увидимся завтра на Гуруджите, Хомяк Ипопробуй для разнообразия спуститься по лестнице!» На следующей неделе япозвонила сестре, и та сказала, что по необъяснимой причине Ник вдруг сталзасыпать спокойно. А через несколько дней в библиотеке в книге об индийском святомШри Рамакришна мне попалась история об ученице, явившейся к великому учителю.Она боялась, что недостаточно преданна практике и ее любовь к Господу слаба. Начто святой ответил: «Неужели ты никого не любишь?» Женщина призналась, чтобольше всего на свете обожает своего маленького племянника. Тогда святойсказал: «Вот и ответ. Пусть он станет твоим Кришной, твоим возлюбленным. Служасвоему племяннику, ты служишь Богу».

Однако все это не так важно. По-настоящему удивительная вещьслучилась в тот же день, когда я выпрыгнула из окна. После обеда я встретилаДелию, свою соседку, и сказала, что утром она заперла меня в комнате. Делияужаснулась:

— Не представляю, как я могла это сделать! Тем болеечто все утро думала о тебе. Ты вчера мне снилась как наяву. Весь день этот сониз головы не выходит!

— Расскажи.

— Мне снилось, что ты вспыхнула, — ответилаона. — И твоя кровать тоже. Я бросилась на помощь, но когда подбежала, оттебя осталась лишь кучка белого пепла.

Именно тогда я решила, что должна остаться в ашраме. Этосовершенно противоречило начальному плану. Ведь я планировала прожить здесьвсего шесть недель, набраться трансцендентного опыта и продолжить путешествиепо Индии… хм… в поисках божественной сущности! Я запаслась картами,путеводителями, походными ботинками и всем-всем-всем! Наметила, какие храмы имечети нужно посетить, с кем из святых мудрецов встретиться. Я же в Индии, вконце концов! Здесь столько всего можно посмотреть и переделать. Мне предстоитпройти много километров, облазить не один десяток храмов, покататься на слонахи верблюдах. Да я просто не переживу, если не увижу Ганг, великую пустынюРаджастан, дурацкие мумбайские киношки, Гималаи, старинные чайные плантации,рикш из Калькутты, проносящихся друг мимо друга, словно колесницы из «Бен-Гура».А в марте я даже планировала встретиться с самим далай-ламой в Дхармсале!Надеялась, хоть он скажет мне, где искать Бога.

Но застрять на одном месте, без движения, в маленьком ашрамев богом забытой крохотной деревушке — нет, этого я никак не планировала!

Однако мастера дзен говорят, что нельзя увидеть своеотражение в бегущей воде — только в стоячей. Что-то подсказывает мне, что,сбежав сейчас, я пренебрегу всем накопленным духовным опытом. Ведь именносейчас, в этом маленьком ограниченном пространстве, где каждая минутаорганизована с целью способствовать самоизучению и религиозной практике, сомной что-то начало происходить. Так неужели нужно именно теперь садиться накакие-то поезда, цеплять кишечных паразитов, тусоваться с бэкпэкерами? Может, япотом все это еще успею? И с далай-ламой найду время встретиться? Куда онденется, далай-лама? (Да и если, не дай бог, с ним что случится, на его местонайдут кого-нибудь еще, верно?) Мой паспорт и так похож на татуированную теткуиз цирка уродов. Неужели очередное путешествие приблизит меня к поразительномуконтакту с божественным?