Заставка службы такси занимает экран дольше, чем нужно, никак не желая меняться даже при попытке свернуть приложение. Я беззвучно ругаюсь и жму кнопку выключения. Почему именно сейчас, когда я мечтаю остаться одна?

В ожидании перезагрузки я поднимаю глаза и ощущаю, как земля уходит из под ног. Мирон. Всего в нескольких метрах от меня. Стоит спиной. Разговаривает по телефону. Пальцы становятся пластилиновыми, и я едва не выпускаю из рук мобильный — роскошь, которую не могу себе позволить. На экране появляется логотип надкусанного яблока, но вернуть внимание к нему я не в силах. Это он, он.

Его движения менее собранные, чем обычно: взмах рукой, кивок головы. Разворот. Взгляд Мирона рассеянно очерчивает пространство слева от меня, застывает и медленно возвращается. Сердечная мышца болезненно сжимается, выталкивая кровь, и не хочет расправляться.

— Привет, — выговариваю шепотом. Чтобы удержать равновесие, нащупываю цепочку сумки.

— Привет, Тати. — Его голос звучит неровно, хрипло.

Спазм внутри меня становится нестерпимым, когда он, развернувшись, делает шаг в сторону клубной двери. В эту секунду мне хочется разучиться дышать.

Он останавливается через пару шагов. Смотрит себе под ноги, отпинывает невидимый мусор и идет ко мне. Я жадно вдыхаю. Воздух, пропитанный сигаретным дымом, еще никогда не казался настолько свежим.

Мирон останавливается в метре от меня — настолько близко мы не были друг к другу с самого ужасного дня в моей жизни(←-вот это читаем внимательно, думаем, анализируем — прим. автора)

— Подруги твои где? Одной здесь небезопасно.

До меня с трудом доходит смысл его слов: я слишком поражена тем, что мы разговариваем. Сейчас Мирон пьянее, чем был в клубе, августовский ночной ветер доносит запах виски. Он за меня волнуется. Видел, что я была с подругами.

— Я не собиралась пробыть здесь долго, — для убедительности демонстрирую телефон. — Как раз вызываю такси.

— Вызывай, — его голос звучит требовательно и одновременно устало. — Я подожду с тобой.

Разблокировать телефон. Ткнуть в черно-желтый значок. Подтвердить местонахождение. Вбить адрес. Я молюсь, чтобы такси не торопилось с вызовом, но столичная суббота неумолима: у нас есть не более двух минут.

— Как ты? — мне приходится прочистить горло, потому голос звучит сипло. — В смысле, как твои дела? На работе… и вообще?

Я хочу узнать, как разрешилась ситуация с Русланом, услышать, что Мирону больше ничего не грозит, чтобы снять часть бремени с души, но не могу произнести это имя в его присутствии.

— У меня все в порядке, Тати. Живу, работаю.

Мой внутренний секундомер отсчитывает ускользающие мгновения, в то время как мозг судорожно подыскивает новую фразу. Такую, чтобы он понял. Такую, которая ненадолго смогла бы согреть пространство вокруг нас.

— Я сейчас тоже работаю, — мне удается улыбнуться. — Ты был прав. Найти стоящую вакансию студентке без опыта оказалось совсем непросто.

Мне хочется плакать. Оттого, как он смотрит на меня: молча, въедаясь взглядом под кожу; оттого, что не имею права к нему прикоснуться, и оттого, что вижу, как напротив паркуется белый седан с шашками на крыше. Вот и все.

— Я очень о многом жалею. Очень многое хотела бы изменить.

Мне вновь нужно взывать к своей смелости. Чтобы не вцепиться в него, не залить истерикой и мольбами его рубашку, чтобы заставить себя кивнуть ему за плечо.

— Такси прибыло. Мне нужно идти.

Мирон отрывает взгляд от моего лица, отступает, позволяя мне делать первые сложные шаги. Они даются проще, когда я чувствую, что он идет следом. Радоваться не спешу. Даже в подпитии он не теряет своих манер.

— Это точно твое? — он оглядывает корейский седан, приоткрытые окна которого пышут удушливым запахом дешевого ароматизатора и табака.

Я киваю. Да, это мое. Так выглядит такси, которое я могу себе позволить.

Мирон хмурится, опускает руку в карман, извлекает телефон. Разблокирует его, но потом, словно вспомнив о чем-то, возвращает его обратно и рывком открывает пассажирскую дверь.

Глазам становится мокро и горячо. Через секунды я потеряю способность видеть, а потому смотрю на него в последний раз. Только в день нашего расставания я видела его настолько застывшим.

— Спасибо, что подождал, — я тяну к нему руку в надежде коснуться, но неудачно, потому что пальцы ловят воздух. Не суждено.

Первые капли вытекают из глаз, едва я соприкасаюсь с сидением. Скатываются дорожками, когда раздается хлопок двери. Автомобиль трогается с места, чтобы унести меня от него вместе со словами, которые я не смогла произнести, и сжигающей болью. Просто добраться до дома, зарыться в одеяло. А завтра наступит новый день.

От глухого барабанящего стука в окно я дергаюсь. Слышится скрежет тормозов, одновременно с которым распахивается пассажирская дверь, впуская внутрь мой самый любимый запах.

— Я доеду с тобой, — плечо Мирона задевает мою руку, бедро сливается с моим. Его голос глухой и прерывистый. — Не могу я.

Его дыхание совсем близко, горячая ладонь ложится мне на колено, губы находят губы. Моя клиническая смерть длилась всего секунды, и сейчас ей на смену пришло отчаянное желание жить.

За секунду все исчезает: прокуренный дребезжащий салон, неподъемная тяжесть груди, катящиеся слезы и мысли о завтрашнем дне. Он рядом, он тоже не смог, он меня целует. Мое тело реагирует незамедлительно, куда раньше, чем в силах справиться мозг. Я обвиваю руками его шею так сильно, что наверняка причиняю боль; за мгновение жертвую ему себя без остатка: судорожный стон, свои губы, каждый грохочущий удар сердца.

Мирон пахнет как раньше: чистой кожей, неизменным парфюмом и уверенностью в том, что все будет хорошо. Если у каждого человека на земле есть идеальное место, то он — мое.

Мне хочется замедлить время, чтобы смаковать каждый миг: когда его пальцы вдавливаются в мою скулу, ладонь зарывается в волосы, щетина царапает подбородок. Каково расстояние между обреченностью и абсолютным счастьем? В моем случае — всего пара секунд.

От его близости, такого неуемного, требовательного голода каждая клетка наполняется забытой жаждой. Я жмусь к Мирону грудью, шумно дышу, перебрасываю через него ногу, седлая колени. Слышен натужный треск ткани, платье задирается, оголяет бедра. Я чувствую его руки, накрывающие мою наготу: они исследуют, мнут, жадно сжимают.

Мне мало, так мало. Хочется больше. Даже если мы оба очутимся друг в друге абсолютно голыми — сейчас этого будет недостаточно. Я слишком долго умирала без него, чтобы быстро утолить голод. Все только началось, а мне уже страшно, что оно закончится.

Я расстегиваю его рубашку — сейчас я не хочу думать о том, где мы находимся. Горит все мое тело, я всего лишь спасаю себя от воспламенения. Весь холод испарился с последним хлопком двери.