– Вот что мне стало известно, – заговорил он тогда. – Своего медведя конунг Айгонэль приобрёл в недавнем путешествии, которое предпринял вглубь побережья по каким-то своим надобностям. В один из дней в шатер к нему принесли письмо, и конунг, кажется, не ожидал его получить, а вслед за письмом явился некий гном, и был он очень благосклонно принят конунгом, хотя все мы знаем, что южные эльфы не отличаются большим уважением к нашим оседлым собратьям, а конунг, как говорят, не раз высказывался о них с большим снисхождением. Однако он принял в своём шатре этого не известного никому гнома, который, как говорят, нашёл конунга сам. Они долго беседовали о чем-то за хорошо накрытым столом и бочонком вина, хотя каждый знает, что эльфы – не большие охотники потчевать своим вином кого бы то ни было, а особенно гномов. Они говорят, мы не смыслим в винах и не умеем получать от них «истинного удовольствия», – последние слова Гурн произнес неприятным протяжным голосом, подражая эльфам, и стукнул по столу кружкой. – А я говорю так: их вино подобно прокисшей воде! А прокисшая вода не способна приносить удовольствия никому, помимо пиявок и эльфов, что, в сущности – одно и то же!

Гномы громко захохотали, немедленно наполнили кружки пивом и предложили выпить за кормчего Гурна, который так хорошо говорит. В таверне к этому времени остались только гномы и несколько людей, все эльфы же покинули заведение при первых громких выкриках от гномского стола, что осталось незамеченным самими гномами, но причинило глубокую печаль хозяину заведения.

Выпив пиво, Гурн отер с усов пену и продолжил свой рассказ:

– После того, как гном отбыл из шатра, конунг Айгонэль объявил о покупке медведя, который уже почти обучен плясать, и которому потребуется обеспечить надлежащий уход и строгую дрессировку. Тогда же нашли медвежачих – их-то и знает тот торговец с рынка. Он отзывается о них как о людях опытных, с хорошей удачей и умеющих складно говорить – потому они и сумели получить это место, хотя на него было достаточно и других охотников. Проведя сколько-то времени со зверем, они говорили, что этот медведь совсем не походит на животных, которых растят для представлений с рождения – но не похож он и на дикого зверя, никогда не удалось бы ничему научить медведя, пойманного во взрослом возрасте. Они говорили, что медведь совсем не боится людей, не доверяет им и не нуждается в них, но он никогда не пытался причинить вред никому, кто был с ним добр. Что медведь способен учиться хорошо и успешно, но только при особом расположении духа, в другое же время он проявляет не звериный ум и хитрость, чтобы уклониться от нежеланных занятий.

– Всё это любопытно, Гурн, и ты хороший рассказчик, – заявил один из воинов, молодой Бимлифур, – и ты прав, что история выглядит не вполне обыкновенной. Но твои слова не убеждают меня в том, что этот медведь – непременно берсерк.

Бимлифур был высок для гнома, широк в плечах, длинноног и довольно гибок, и охотно использовал это преимущество в драках. У Бимлифура еще не выросла густая борода, потому он не имел полного голоса в команде, но все ценили его за острый ум и умение подмечать необычные вещи.

– Ты говоришь верно, – согласился Гурн, – но дай мне досказать! Когда медвежачие поведали о своих наблюдениях конунгу и сказали, что это самый странный зверь, с которым им доводилось иметь дело, конунг стал бледен и хмур, затем пришел в волнение и обругал их, пообещал выгнать и взять на их место других медвежачих, знающих своё дело лучше. Одна же из дочерей конунга, очень молодая и не слишком умная эльфийка, слыхала этот разговор, и потом со смехом поведала медвежачим, что доверенный им зверь – вовсе не зверь, а заколдованный гном- берсерк. Что он был продан конунгу собственным родичем, который хотел поквитаться с ним за какую-то обиду, и что на его ошейнике закреплена пластина с давним гномским заклятием, усыпляющим разум берсерка, и она не позволяет ему снова превратиться в гнома. И медвежачие задумались над словами эльфийки, поскольку на ошейнике необычного зверя действительно была закреплена серебряная пластина со странными письменами, о чем дочь конунга не могла узнать сама, ведь никто из домочадцев не осмеливался подходить к медведю близко.

Собравшиеся выразили возмущение таким вероломством, однако признали, что подобное могло произойти: всем было известно, что родственная вражда способна вынудить на гнусные поступки даже достойнейших гномов, и что еще не повсюду забыт древний гномский язык заклятий, при помощи которых можно творить ужасные вещи, и что серебро, укрепленное таким заклятьем – единственное, что может быть сильнее берсерка.

– После этого, – добавил Гурн, – медвежачие несколько раз словно невзначай упоминали при конунге о берсерках, и всякий раз он бросал тревожный взгляд в сторону медвежьего загона. В конце концов медвежачие убедились, что дочь конунга говорила правду, и решили покинуть эти края сразу после праздника Глевэля Сильного, поскольку опасаются берсерка и того, что может произойти в будущем, если выбитое на пластине заклятье вдруг потеряет силу.

– Вот почему я знаю, что этот медведь – мой сородич- берсерк: потому что сам Айгонэль это знает! – снова заговорил Рурин и опять с силой ударил кружкой об стол. – И вот почему я знаю, что конунг Айгонэль не согласится продать или обменять его – ведь медведя он использует как способ поквитаться с берсерками за своего предка! Это способ, достойный труса, и все зачатки уважения к конунгу, какие я прежде мог испытывать, исчезли без следа, когда Гурн поведал мне эту историю!

Все решительно согласились, что лишь существо с самой гадкой сущностью способно на такую низость, как взять лишенного силы берсерка и превратить его в пляшущего медведя.

Затем все принялись оживленно обсуждать, как им освободить зверя, ибо к тому моменту не осталось за столом гномов, которые не уверились бы в справедливости слов Рурина и Гурна и всей душой не пожелали бы содействовать освобождению плененного собрата.

Некоторые гномы (по большей части среди них были самые молодые) настаивали на том, что нужно отбить медведя на завтрашнем празднике. Но Бимлифур, а слово его имело вес среди молодых, не поддержал этого предложения, отметив, что для начала им пришлось бы прорваться в праздничное коло, а это само по себе может быть непросто, что драка может завязаться вдали от того места, где будет находиться медведь, и это сильно усложнит их задачу.

Гномы старшего возраста, в их числе и Гурн, предлагали подкупить медвежачих и увести зверя ночью. После долгих споров это предложение тоже отвергли: медвежачие могут не пожелать пойти на сделку с незнакомыми гномами и будут опасаться навлечь на себя гнев Айгонэля. Более того: они способны предупредить его об опасности, и тогда зверя станут охранять более тщательно, чем теперь. Штурмовать же двор конунга малыми силами одной своей команды – занятие опасное и бессмысленное.

А значит, оставалось одно: отбить медведя в дороге, когда его повезут на праздник.

– Нам потребуется большая удача, чтобы придумать такой план и исполнить его, – отметил Рурин. – Но все вы, кто плавает со мной много лет, и вы, кто сопровождает меня в этом походе впервые, – все вы знаете, что удача моя хороша! Разве не я провел вас через Гибельное Колено при самом густом тумане, что только может опуститься на воду в это время года? Разве не со мной вы осуществили так много удачных набегов на людские прибрежные селения? Кто, если не я, привел вас в края, где так много богатств, драгоценных каменьев, тучных стад и всякого добра, за которое дают хорошую цену на южном побережье? Мы долго странствуем, но до сих пор потеряли лишь пятерых из команды, причем только трое из них пали в сражении!