Пришел хирург Волков.

— Посмотри-ка, Владимир Иванович, сколько тут металла, — повернулся рентгенолог к хирургу. — А он, видишь ли, на фронт рвется.

— На фронт рано, — сказал Волков, рассматривая рентгеновский снимок. — Надо хотя бы те извлечь, которые опасны для жизни.

Через несколько дней Мазаева опять уложили на операционный стол, а потом опять и опять. Те дни были для Маташа самыми тяжелыми. И не столько потому, что его тело кромсали хирурги, извлекая осколки, сколько оттого, что вести с фронтов поступали очень и очень тревожные. В сводках Совинформбюро назывались населенные пункты, весьма близкие к Москве: Волоколамск, Можайск, Крюково, Истрино. Знакомые Мазаеву места. Туда он выезжал со студентами-бауманцами на пригородных поездах. Там идут кровопролитные бои, столица, судя по газетным корреспонденциям, ощетинилась, изготовилась к жестокой схватке с врагом. Там-решается судьба Родины. А он, кадровый командир, вынужден лежать здесь в бездействии, вдали от Москвы.

Так продолжалось несколько дней. Наконец, Мазаеву разрешили опять стать на ноги. Но раненая нога по-прежнему не слушалась. Ну, что ж делать? Маташ решил не сдаваться. «Сегодня сделаю один шаг, завтра — два, послезавтра — три, а там — доберусь и до двери. Выйду в коридор…» Нога немела, боль разливалась по всему телу, сковывала движения, а он, изнемогая, все-таки продолжал ходить.

Первый раз он выбрался из палаты в тот день, когда по радио передали сообщение о разгроме немецко-фашистских войск под Москвой. «Началось, началось!» — радовался он, передвигаясь по коридору на палке и одной ноге, а вторая, онемевшая, на весу, только мешала.

На костылях, конечно, ходить было сподручнее, но Маташ не хотел: кто же отпустит его в таком виде на фронт?..

Только в конце декабря 1941 года капитана Мазаева выписали из госпиталя, и то с условием, что он будет продолжать лечение амбулаторным путем. О возвращении в строй врачи и слушать не хотели. Даже Саид Казалиев, нынешний комиссар госпиталя, не мог помочь ему в этом. Сочувствовать сочувствовал, а помочь не мог.

Вот тут-то и вспомнил Маташ про формируемый в Грозном кавалерийский полк. Именно в коннице он скорее всего научится ходить, сможет избавиться от проклятой палки.

На следующий день он отправился на место формирования кавалерийского полка. Там он встретил многих друзей — полк комплектовался как национальное формирование. Командиры и политработники, как правило, пришли из запаса, на фронте еще не были, с военным делом по-настоящему только начинали знакомиться. Поэтому его, фронтовика, приняли с радостью.

Не дожидаясь приказа о назначении, Мазаев приступил к исполнению обязанностей начальника штаба полка. Работал день и ночь, в семье появлялся только на пять-шесть часов, и то далеко не всегда. Он радовался, что нашел дело, что снова в строю, хотя и не совсем: палку все еще нельзя было выбросить, она по-прежнему выручала его.

Наступило лето 1942 года. С фронтов опять начали поступать тревожные вести. После неудачного наступления на Харьков наши войска откатывались назад. Кавалерийский полк готовился к отправке в действующую армию. Мазаев свыкся с мыслью, что поедет вместе с ним. И тут как раз и случилось то, чего больше всего опасался Маташ: штаб округа прислал в полк нового начальника штаба, опытного кавалериста, к тому же совершенно здорового человека. А Мазаева назначили начальником учебного отдела курсов младших лейтенантов, расквартированных в Грозном.

Когда положение на Южном фронте еще более осложнилось, решено было сформировать боевой курсантский полк. Капитан Мазаев был назначен начальником штаба этого полка.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Выгрузившись на станции Малые Чапурники, курсантский полк четверо суток шел к фронту по знойным придонским степям. Уже под конец этого изнурительного марша в часть пришла радиограмма:

«Капитана Мазаева М. Х. срочно направить в распоряжение отдела кадров штаба армии».

По дороге Маташа не оставляли тревожные мысли: «Что означает этот вызов? Неужели отправят в тыл? Что ж, вполне возможно. Увидят, что хожу с палкой, и отправят в тыл. А как ее, палку эту, бросишь, если без нее и шагу не ступишь?»

Мазаев успокоился лишь тогда, когда добрался до армейского отдела кадров. В открытое настежь окно низенькой хатки он увидел уж больно знакомый затылок — массивный, коротко подстриженный, с нависающей на воротник гимнастерки тяжелой складкой. И плечи — широкие, будто литые. Ну, конечно же, это Крикун! Тот самый Колька Крикун, с которым Мазаев несколько лет служил в 229-м разведывательном батальоне. Их обоих ежегодно избирали в партийное бюро. Вопреки своей фамилии, Николай всегда говорил спокойно и тихо, как бы взвешивая каждое слово, лишь изредка раскатисто похохатывая. И предложения, которые он вносил на заседаниях партбюро, всегда были вескими, обоснованными, серьезными. Не случайно перед войной его назначили начальником отдела кадров 34-й танковой дивизии.

Последний раз Мазаев видел капитана Крикуна под Дубно. И вот опять встреча, теперь уже с майором Крикуном, начальником отдела кадров штаба армии. С кем с кем, а с Колькой Крикуном Маташ сумеет договориться.

Окончательно успокоившись, Мазаев смело зашел в хату, где сидел за столом Крикун. Тот бросился обнимать Маташа.

— Год целый, понимаешь, не виделись, — продолжая обнимать Маташа и похлопывать его по спине, говорил Крикун. — А если по-честному, то и мало верилось в такую встречу… Тогда, когда тебя и других раненых отправляли из-под Дубно, кольцо вокруг нашей дивизии уже почти сомкнулось… Больше ни одной машине, понимаешь, не удалось вырваться оттуда…

— А как же полковник Васильев, полковой комиссар Немцев? — спросил Маташ, когда они сели у стола.

— Погибли, — вздохнув, сказал Крикун. — Остатки дивизии выводил из окружения бригадный комиссар Попель. Помнишь его?

— Ну как не помнить?! Он несколько раз был в моем батальоне.

Разговаривая, Крикун и Мазаев вспомнили многих друзей, служивших когда-то в 26-й танковой бригаде, а потом в 34-й танковой дивизии. Одних уже не было в живых, другие сражались на фронте. Мазаев первым спохватился, что воспоминания слишком затянулись, у хаты собралось много людей, вызванных в отдел кадров.

— Ты что, для воспоминаний меня вызвал? — спросил он.

Крикун по обыкновению раскатисто хохотнул, а потом сказал:

— Нет, Маташ, не для воспоминаний. Получил вот список командного состава вашего полка. Нашел там твою фамилию. Обрадовался, конечно, что ты живой. Но тут же сработало профессиональное чутье: почему капитан Мазаев оказался в пехоте, когда у нас командиров-танкистов вот как не хватает? — Крикун провел ребром ладони у подбородка. — Тем более, таких опытных боевых танкистов, как ты, Маташ. Доложил командиру, и тот приказал вызвать тебя и назначить в танковые части. Думаю, что ты возражать не будешь.

— Конечно,