* * *

В первое мгновение Мичигану показалось, что он лежит на матрасе в подвале, и он испуганно попытался привстать, но чьи-то руки бережно уложили его обратно. Он был на кровати в небольшом помещении, куда из окна, завешенного ветхой тряпицей, проникал тусклый свет. Невозможно было понять, день это или утро. Мичигану было все равно.

– Не дергайся, – сказал стоявший возле кровати Макмиллан. – Тебе нехило досталось.

Рядом с ним была Тахома и еще какой-то человек с длинными белыми волосами, старый, с чуть раскосыми глазами и лицом цвета печеного яблока. Индеец, сквозь мутную пелену, окутывающую сознание, догадался Мичиган.

Возле ложа, на котором находился Митч, на колченогом табурете сидела немолодая женщина, тоже индианка и, что-то монотонно напевая, словно колдуя, растирала его каким-то снадобьем. Приподняв голову, Зэф посмотрел на свою голую грудь, покрытую небольшими красными ранками. Боли больше не было.

– Эту заразу из тебя несколько часов вытаскивали, – объяснил Макмиллан.

– Где я?

– В небольшой индейской резервации. В паре километров от места, где тебя нашли.

– Я зашел проверить один дом, потом провалился в подвал… Сколько я там был? – повернув голову, Мичиган посмотрел на свою левую руку, чуть ниже локтя туго замотанную бинтом, на котором местами проступали алые пятна.

– Два дня. Мы все облазили, когда ты потерялся, пока не наткнулись на этих ребят. Тогда-то они и рассказали нам о цветке.

– Мы зовем его Flor de la locura. Цветок безумия, – впервые подал голос старик.

– Духи, – тихо проговорил Мичиган. – Там были духи, прикидывавшиеся тобой и Тахомой.

– Никакие это не духи, брат, – покачал головой Рэнди. – Мы обыскали дом. На втором этаже в одной комнате скелет без головы, похоже, женский, с телефонной трубкой, в соседней повешенный. Скорее всего, это случилось очень давно.

Мичиган внимательно слушал.

– В семенах этой дряни, что росла там на крыше, есть какой-то фермент, вызывающий галлюцинации. Они жрут тебя изнутри, пока ты окончательно не свихнешься или не пустишь себе пулю в лоб. Их, оказывается, местами тут много в округе растет. Видели парочку, пока тебя искали. Но излучения от них нет, поэтому дозиметры и молчали.

– Мой тоже. Я сигналил. Вы видели дым?

– Нет, брат, не видели. – Макмиллан отрицательно покачал головой. – Но когда пошли в очередной раз тебя искать, услышали крики и побежали на звук. Заметили тебя на крыше. С дверью пришлось повозиться, но все-таки мы тебя нашли.

– Мы отдаем цветам безумия серьезно провинившихся или нарушивших законы общины, – сказал старик.

– Ну вот. – Женщина закончила обрабатывать тело Мичигана и вытерла руки тряпкой. – Еще немного полежите, и будете как новенький.

– Как долго? – спросил Макмиллан. – Нам нужно двигаться дальше, домой.

– Нет у нас больше дома, бро, – тихо ответил Мичиган.

– Пары дней хватит, – подумала сиделка. – Нужно убедиться, что рука как следует заживет. Он потерял много крови.

– У нас есть джип. – Старый индеец почесал давно не бритую бороду. – Мы довезем вас до границы нашей территории.

– Спасибо, – кивнул Рэнди.

– Осталось еще кое-что, – сказал Мичиган и посмотрел на индейца.

– Слушаю.

– У вас есть горючка?

– Сколько надо?

– А сколько есть?

* * *

Мичиган стоял и смотрел, как медленно умирает дом, объятый языками ревущего пламени, в котором он чуть не сошел с ума и потерял часть руки. Смотрел, как в снопе искр медленно проседают балки, обугливаются остатки краски, кренясь, начинают проваливаться этажи… Окончательно исчезает с лица земли призрак чьей-то давнишней жизни.

В лица людей удушливо веяло жаром и запахом гари. Перед тем, как поджечь дом, скелеты неизвестной пары, некогда обитавшей в нем, предали земле.

– Митч, – позвал стоявший позади него Макмиллан. Тахома, с момента их встречи так и не проронившая ни слова, и старик-индеец ждали в джипе. – Пора.

– Сейчас, бро. – Не оборачиваясь, Мичиган медленно поднял правую руку, согнув ее в локте, вторая висела на перевязи, теперь оканчивающаяся округлым стальным набалдашником. Свободный рукав куртки чуть покачивался на ветру. – Еще пару минут.

Наконец, когда дом окончательно превратился в груду мерцающих обломков, он обернулся и оглядел стоявших за ним людей.

– Мы никому не скажем, что здесь случилось. – В его тяжелом, затуманенном обезболивающими взоре Мичигану показался какой-то новый, прятавшийся где-то глубоко внутри, другой человек.

Это звучало не как обычная фраза, а как констатация нерушимого факта.

– Да, – кивнул американец.

Вечерело. Машина с рычаньем ухабилась по пустынным улицам когда-то красивого города. Индеец ловко рулил, объезжая брошенные остовы автомобилей, покосившиеся столбы и прочие попадавшиеся на пути препятствия, минуя коробы застывших многоэтажек, с каждым кварталом становившихся все выше или длиннее по мере того, как они удалялись от побережья. Навстречу, шурша по лобовому стеклу, иногда летели выцветшие белесые полиэтиленовые пакеты, словно отголоски призрачных душ, давно покинувших этот мир.

Рядом с индейцем сидел Макмиллан, а Зэф и Тахома устроились на заднем сиденье.

Ехали молча.

И каждый думал о чем-то своем.

Февраль 2017

Послесловие Игоря Вардунаса

С чего начать… За этот долгострой столько пережито, передумано и написано, что сразу вот так и не смекнешь.

С Кингом у меня не ладилось, пожалуй, с самого детства. Ну не люблю я ужасы и всякое такое! Хотя смог осилить «Пункт назначения‑3» и даже «Пилу‑2», правда, лишь половину. Но вот когда я в 13 лет (помню, папа еще на кассетном видеомагнитофоне включал) посмотрел «Побег из Шоушенка» Дарабонта, это произвело некий отвал башки. До самого просмотра понравилось название. Что такое есть Шоушенк и почему из него нужно бежать? И посмотрев картину – которую до сих пор, как и многие рейтинговые сайты, считаю лучшей, несмотря на то что не обласкана «Оскарами», плевать, в наши времена это уже не показатель, – написал свой первый опус.

Меня всегда вдохновляла… не то чтобы надежда, а сила воли людей, которые, находясь в тяжелейшей, безвыходной ситуации, обнаруживают в себе мужество противостоять. Нет, не системе – а собственному страху и одиночеству. Это очень важно.

Никто ведь особо не вдумывался, что Энди Дюфрейн (у Кинга, кстати, Дюфресн, но изменили для мягкости) прополз в трубе реку дерьма. А нам всю нашу жизнь приходится через нее грести. Через реку дерьма, чтобы получить свободу и счастье.