я люблю, когда вот так. Молот высокий, огромный. Его ручищи обхватывают и прячут меня ото всех. В эти мгновения ничего не страшно. Я смелая и отважная делаюсь сразу же. Он мой генератор, я заряжаюсь от него бешеной активностью, но не это главное, а другое. Молот дает мне любовь и надежду, наполняет как сосуд и забирает свою долю от меня одновременно. И если вовремя не чувствую этого наполнения, то сохну и вяну. Вот такая зависимость и одержимость, но мне нравится. И плевать, что подумают другие. На себя посмотрите.

— Вань, я испугалась за тебя. Сильно-сильно, — оборачиваюсь и пытаюсь заглянуть ему в глаза.

Становлюсь на носочки и тянусь поцеловать, потому что только так и могу выразить. Сама себя из его стальных тисков не выпускаю, сжимаю кольцо рук, а сама тянусь. Молот улыбается и наклоняется сразу же, секунда и он захватывает мой рот. Да чтоб его! Я никогда не привыкну, так и будет током под колени шарахать. Ненормальная я. В ситуации опасности недавнего нападения и следом острых переживаний надо быть спокойнее, но не могу. Разгорается и беснуется внутри. Даю желанию полыхнуть, пока целуемся, но, когда прерываемся, раскапываю совесть и гашусь. Точнее очень пытаюсь.

— Забей. За меня не беспокойся. Самое главное — ты. Ты понимаешь, что нужно отсидеться? Это самое надежное место, Злат. Я с тобой здесь семь дней. Будешь меня лечить? А потом придется одной остаться, малыш. Я все понимаю, но поверь, что это крайняя необходимость. Не соскучишься. Надо продержаться три недели. Послушаешь? Даже Ник поддержал, а это значит для тебя многое, согласись?

— Соглашаюсь, — киваю безусловно на горячую просьбу, но все же мне немного грустно. — Я найду чем заняться. Только Вань… Давай сейчас не будем об этом, а? Я успею потом вдоволь погрустить, но буду слушаться, обещаю. Что будем делать, у тебя план есть?

— План? — задумчиво тянет Молот.

Он немного закусывает губу и смотрит поверх моей головы. Взгляд затуманивается и мне очень интересно, о чем он размышляет. Я и сама замолкаю, ухожу в то самое состояние, когда просто хорошо и ничего не беспокоит. Только родные, уютные объятия запеленовывают, греют и дарят безмятежность. Боже, как прекрасно, всегда бы так.

Своим дыханием Ваня ворошит мне волосы на макушке. Щекотно, но так приятно. Откидываюсь назад, приникаю сильнее, даже трусь немного. Это не ради того, чтобы возбудить желание, нет. Это ради нежности момента. Не знаю, как можно так любить человека до выверта в костях, в суставах, до умопомрачения, до невозможности понять всю суть этой зависимости, до безумия. Но я люблю.

— Ва-ань.

— Вот что, я там захватил кое-что. Иди и переодевайся, я пока вещи разложу и прогуляемся. Злат, ты есть хочешь?

— Да не особо. Мы же пока ехали перехватили немного.

— Отлично, тогда хватай сумку и беги в дом.

— Открывай и побегу.

— Черт!

Нелепый момент. Но и правда забыли, что дом все еще заперт. Ваня отщелкивает замок, и я захожу с сумкой, особо не осматриваюсь, бегу в первую попавшуюся комнату, где быстро переодеваюсь и расчесываюсь.

Все же общую атмосферу дома отмечаю. Атмосфера тихого лада преобладает, конечно. В основном дом древний, но все же современные штуки везде оставляют свой след. Хорошая плазма, необыкновенно красивый палас, редкие картины на стенах. А кровать старая! Я такую не видела никогда, странная железная конструкция. Подхожу и нажимаю на матрац, качаю, а кровать скрипит. Отдергиваю руку, сломаю еще.

Выхожу из нашего пристанища, в дверях сталкиваюсь с Иваном, который тащит огромные баулы. На ходу изящно целует меня в щеку, словно ему сумки не мешают. Я возвращаюсь и настаиваю на том, чтобы он согласился на обработку раны. Там, конечно, ничего такого, но это нужно сделать обязательно. Впихиваю в него еще и лекарство. Молча все принимает, не возражает, что хорошо, только на тонометр в моих руках возмущенно смотрит и отрицательно качает головой, типа, все норм. Ну значит так и есть, может на нем правда, как на собаке все заживает, по крайней мере ничего страшного не замечаю.

— Я сейчас быстро накину свежее и идем, — стаскивает он футболку.

— Ага, — прилипаю взглядом к литым мускулам. Не могу оторваться от эстетического созерцания моего ненаглядного, он просто бомбяу!

— Злат, мы точно идем? Или? — ржет уже в открытую, глядя на мое вытянувшееся лицо.

— Да-да, идем, — сглатываю и почему-то стесняюсь.

Ваня сбрасывает в рюкзак свертки и берет воду. По пути вытаскивает из машины огромную приспособу для того, чтобы комфортно было сидеть на траве. Мы в лес? Но вслух не спрашиваю, пусть сюрпризом будет. Закрыв дом и ворота, идем вглубь массива по извилистой тропинке. Который раз удивляюсь тому, как на меня действует природа. Не могу выразить словами, я все забываю, отдаюсь силе земли во все тяжкие.

Меня распирает от гомона птиц, шорохов и голосов деревьев. Растаскивает на атомы, каждая клетка дышит и поет. Вот куда мне надо было после того случая приехать, а не в реабилитационный центр. Воспоминание царапает острым зазубренным когтем, но я гоню его, изживаю из души и тела. Этого не повторится больше, я знаю, потому что Величанский мой на веки вечные. Знаю, что любит, знаю, что нужна.

— Что притихла? — сжимает ладонь любимый мой.

— М-м-м, о тебе думаю, — стреляю глазами.

— Детка, ты… не смотри так… Иначе не дойдем. Я и так на пределе.

— Да? На пределе чего, Вань? — довожу немилосердно, и сама же тащусь.

— Панночка, бл… Пришли, ведьма. Стой.

Бросает рюкзак на землю и подхватывает меня на руки. Кружит и подкидывает, а я хохочу, визжу на весь лес. Останавливает внезапно эту карусель и ставит на ноги. Господи, как он смотрит. Обхватывает мое лицо ладонями, пронзает насквозь властным и нежным взглядом.

— Будешь любить меня всегда, Злат? — голос до минимума понижается, шепот льва льется мне прямо в сердце.

— Всегда, ты же знаешь. Больше, чем всегда. Веки-вечные, Ваня.

— И я тебя. Даже больше этого, клянусь тебе! Я еще не уехал, а уже не могу, все выворачивает, не могу без тебя, просто сдыхаю.

Я так взволнована этим признанием, начинаю настолько нервно дышать, что горло перехватывает. Глажу его по затылку, осторожно трогаю, перемещаюсь на щеки, губ касаюсь любимых. Я не устану на него смотреть, мне так ничтожно мало времени, когда с ним рядом. Жажда сильнее и трескучее становится, она искрит и стреляет.

— Ты же знаешь, — повторяю, как заведенная — ты же все про меня знаешь. И я не