– Благодарю, – сказал Уайатт. – И спасибо, что позвонил мне.

Сед кивнул с серьезным видом.

Уайатт открыл дверь и увидел всех трех сестер и Брук, которые стояли в столовой, уперев руки в бока, и между ними повисло такое напряжение, будто вокруг разлетались миллионы искр бенгальских огней, зажженных на праздник четвертого июля.

– Мне кажется, тебе лучше выйти сюда, Сед.

– А мне кажется, тебе лучше закрыть дверь и остаться со мной с этой стороны, – сказал ему Сед. – Они сами разберутся.

Уайатт осторожно прикрыл дверь.

– Тебе с чем-нибудь помочь?

– Переворачивай эту колбаску. Только вертеть нужно очень-очень медленно. Когда они закончат разборки, у них разыграется аппетит.

* * *

– Что, черт возьми, здесь происходит? – прошипела Дана и кивнула в сторону закрытой двери в кухню. – Ты же знаешь, что дядя Сед…

– Сейчас на кухне с Уайаттом, – закончила за нее Тауни и ткнула пальцем в Харпер. – Сегодня утром она пыталась утопиться.

Брук пробежала через столовую и обняла Харпер.

– Почему ты хотела это сделать?

– Я не пыталась утопиться, – сказала Харпер, отойдя на пару шагов назад.

Тауни вытянула обе руки вперед, положила их Харпер на грудь и с силой ее толкнула.

– Пыталась! Она чуть не утонула, – кричала Тауни, и с каждым словом ее голос все больше срывался на визг. – Мне приснился кошмар, будто бабушка Энни упала в воду и никак не могла выбраться, поэтому я вышла на крыльцо.

Харпер ухватилась за край стола, чтобы удержать равновесие. Ее руки сжались в кулаки.

– Не толкай меня, сестренка, а то ведь я тоже могу тебя толкнуть. И я не обязана тебе ничего объяснять, – сказала она. – Лучше бы для начала разобралась в том, что видела, прежде чем рассказывать сказки. Я была всего по пояс в воде, и я плаваю как рыба. У меня даже в мыслях не было топиться. За кого ты меня принимаешь?

Дана сделала несколько шагов вперед и встала лицом к лицу с Харпер.

– Ты совсем рехнулась? Что произошло, Тауни?

– Она распевала песню о встрече со смертью, а потом потащилась прямо в воду. Меня чуть удар не хватил, но потом туда примчался Уайатт, и она развернулась и бросилась в его объятия, – сказала Тауни.

Харпер выдвинула стул и плюхнулась на него.

– Я думала о бабушке. Это о ней была песня, а не обо мне. Я размышляла, умерла ли она за тем, чтобы принести мне покой.

– Какой покой? – спросила Брук, придвигая свой стул поближе к Харпер, чтобы взять ее за руку.

– Просто покой и свободу от всей ненависти, гнева и чувства вины, которые я накопила внутри себя, – искренне ответила Харпер.

– Какое это имеет отношение ко мне? – спросила Дана.

– Я так тебя ненавидела, – сказала Харпер, указав на Дану.

– Так, постой-ка. Я знаю, что мы не всегда ладим, но ненависть – это уже слишком. Почему ты так плохо ко мне относишься?

– Потому что у тебя красивая дочь, и ты ее родила, воспитала и была достаточно взрослой, чтобы выйти за ее отца.

– Но… – начала Дана.

Харпер решительно покачала головой.

– Я поступила не так, как ты. Я отдала свою дочь, и теперь испытываю угрызения совести каждый год в день ее рождения и в тот день, когда я ее отдала в семью и ушла из дома незамужних матерей. Вот что это было, Тауни, а не интернат. Мама отослала меня туда, потому что ей было за меня стыдно и она бы не смогла смотреть своим друзьям в глаза, если бы ее дочь родила вне брака.

– Но ведь я-то тебя никуда не отсылала. Почему ты ненавидишь и меня тоже? – спросила Тауни.

– Ты была всеобщей любимицей, которой всегда доставалось все самое лучшее. Папа хотел сына. Черт возьми, они даже дали мне мужское имя. Я всегда чувствовала, что я просто замена Дане, за которую он чувствовал вину, а ты – желанный ребенок.

Тауни упала на стул, как будто все силы разом ее покинули.

– И ты сбежала оттуда, потому что не хотела возвращаться домой и жить с мамой?

– С мамой я еще смогла бы прожить… Наверно. Но я не могла пару лет смотреть в глаза бабушке Энни.

– Тебе было всего шестнадцать? – ахнула Брук. – Это всего на два года больше, чем мне.

– Все верно, – кивнула Харпер.

Дане стало жаль сестру. Если бы она сама была на шесть лет моложе, если бы не окончила колледж, если бы мать практически вышвырнула ее из дому, то Дана наверняка сделала бы то же самое. По ее спине медленно пробежал холодок, словно на шее растаял кубик льда, и мелкие струйки заскользили вниз по позвоночнику. Она могла бы легко оказаться на месте Харпер, если бы хоть одна из этих бед приключилась с ней.

– Почему ты не рассказала нам? Чего ты ждала… Погоди-ка! Получается, у нас где-то есть племянница? – заикающимся голосом спросила Дана.

– Ее зовут Эмма Джоанна, и после ее рождения я держала ее на руках целый час. Затем я передала ее медсестре, которая отнесла ее к приемным родителям, – сказала Харпер и наконец села за стол рядом с Тауни. – Тридцатого марта этого года ей исполнилось девять лет, а четвертого апреля я подписала итоговые документы. Затем я вышла оттуда и с тех пор была сама по себе. Я все еще чувствую вину за то, что отдала своего ребенка.

– Мне очень жаль, – сказала Брук, затем встала и села к Харпер на колени. – Я люблю тебя, тетя Харпер, и мама не будет против, если я побуду немного с тобой, чтобы тебя поддержать.

– Папа стал сам не свой, когда ты пропала. После этого он так и не пришел в себя, – едва слышно прошептала Тауни. – Поверь мне, я не была такой уж любимой дочерью, как ты думала.

– Отец ребенка – Уайатт? – спросила Дана.

Харпер кивнула.

– Боже мой, – пробормотала Тауни. – Мама с папой знают?

– Нет. Я об этом даже нянечкам в доме матери не рассказала. Я сказала, что не знаю, кто отец. Там было много девушек, которые и вправду не знали, так что в этом не было ничего такого, – сказала Харпер. – Вы все крещеные? Как раз об этом я думала сегодня утром, когда спускалась к озеру.

Брук содрогнулась все телом.

– Ну уж нет. В нашей церкви окропляют младенцев. Я не позволю какому-то человеку окунуть мою голову под воду.

Харпер обвила длинными руками свою маленькую племянницу и крепко ее обняла.

– Меня крестили, когда мне было десять лет. Для нашей матери походы в церковь не несли особого религиозного значения, а скорее нужны были только для поддержания статуса. Мы все принаряжались и должны были сидеть ровно.

– А еще не зевать и не ерзать на скамье, – сказала Тауни. – Я помню, как священник окунул тебя в воду. Часть меня надеялась, что он тебя утопит.