иначе), пользоваться такой коммуникативной системой было бы невозможно. Судя по формам дошедших до нас орудий, способность к стандартизации действий в кладе человека впервые появляется (точнее, впервые становится доступна для наблюдения) у архантропов — со времени возникновения ашельской технологии. Эта технология существовала более миллиона лет без существенного изменения как орудийного набора, так и методов изготовления орудий{659}. Но значительная стандартизация наблюдается и в орудиях шимпанзе. Например, шимпанзе, живущие в лесу Ндоки (Конго), используют для добычи термитов пробойники и удочки (эти группы орудий четко отличаются друг от друга, но внутри групп орудия удивительно схожи){660}.

Усматриваются отдельные элементы стандартизации и в коммуникативных действиях обезьян — участниц языковых проектов. Например, в двухэлементных «высказываниях» бонобо Канзи зафиксировано выраженное преобладание определенных типов порядка слов{662}.

Длительность существования однотипных орудий не обязательно свидетельствует о том, что изготовлявшие их гоминиды были консервативны и их познавательные способности (в том числе и такие, которые требуют использования все новых и новых знаков) не развивались. Как отмечает А. А. Зубов, даже самым первым каменным орудиям предшествовал «длительный период целесообразного выбора материалов и форм, а также возрастания мастерства владения необработанным камнем, деревом и костью, которое становилось все более осознанным и необходимым как жизненно важное свойство группы. В конце концов, важен не материал, а столь совершенное им владение, что у „мастера“ возникает желание и возможность целенаправленного изменения формы и размера объекта, предназначенного для будущего употребления»{663}. При любых орудиях в популяциях гоминид не могло не происходить накопление опыта обращения с ними — а значит, увеличивалось количество поведенческих программ, что создавало предпосылки к росту числа сигналов.

Развитие техники изготовления орудий, скорее всего, было связано положительной обратной связью с развитием мозга: более совершенные и разнообразные орудия можно было сделать, обладая более развитым мозгом, накопление же опыта обращения с ними развивало мозг — а попутно, вероятно, и коммуникативную систему. Сначала развитие в этом направлении происходило у каждой особи индивидуально, но потом способность накапливать такой опыт и широко использовать коммуникацию стала поддерживаться отбором и закрепляться генетически. Кроме всего прочего, эволюция гоминид сопровождается увеличением лобных долей{664}, и это коррелирует с появлением у более прогрессивных видов орудий, требующих большего времени на изготовление и большей сосредоточенности.

Однако, как справедливо замечает Л. Б. Вишняцкий, «появление способности к изготовлению тех или иных орудий, а также предметов неутилитарного назначения не приводит автоматически к началу их изготовления: иногда между первым и вторым пролегает промежуток в десятки тысяч лет. Объяснить, почему на палеолитических стоянках стали появляться предметы определенного типа, — значит объяснить не то, почему их появление стало возможным, а то, почему оно стало необходимым, почему люди оказались вынуждены заменить старую, хорошо освоенную технологию на новую, более сложную и трудоемкую»{665}. Действительно, если олдувайское рубило можно сделать всего за 3–10 ударов, то для ашельского требуется уже более 60, для мустьерских — около сотни, а для орудий, изготовлявшихся неоантропами, — более двух сотен ударов, разделенных на 10–11 различных операций{666}. «Археология и этнография знают множество случаев, когда возможности для изменений, предстающих в нашем восприятии как заведомо „прогрессивные“, либо вообще не использовались, либо использовались лишь длительное время спустя после их появления»{667}. Например, археологические находки показывают, что уже более 20 тыс. лет назад в целом ряде районов Евразии люди знали, что из глины можно лепить различные предметы (в том числе пригодные для хозяйственного использования), и изредка лепили их. Но повсеместное внедрение керамики в практику начинается лишь с эпохи неолита — более 10 тыс. лет спустя, когда возникает необходимость хранить собранное зерно и т. п.{668} Ашельские технологии возникают у архантропов Африки, но не появляются в Азии, где были свободные территории и всегда можно было просто переселиться, не меняя устоявшегося образа жизни.

Известны также случаи, когда прогрессивные изобретения утрачивались. Например, люди культуры дорсет, населявшие североамериканскую Арктику, Лабрадор и Гренландию с I тыс. до н. э. до эпохи Колумба, утратили лук со стрелами, сверла и собачью упряжку, известные некогда их предкам (представителям культуры пре-дорсет){669}.

Всякая смена технологии на более прогрессивную означает, что старые, более простые способы по каким-то причинам перестали приносить нужные результаты (и тем самым затраты на нечто более трудоемкое стали окупаться). В этом же, кстати, состоит и объяснение того, почему у обезьян, при всех их способностях, не возникает развитых сложных технологий и языка: для успешного выживания им вполне достаточно тех приспособлений, которые у них уже имеются. Кроме того, вероятно, играет свою роль и то, что шимпанзе, по словам отечественного приматолога Надежды Николаевны Ладыгиной-Котс, — «раб прошлых навыков, трудно и медленно перестраиваемых на новые пути решения»{670}. Как пишет специалист по поведению животных Жанна Ильинична Резникова, «явно тормозящую роль в проявлении когнитивной стороны орудийной активности у обезьян играет довлеющий над ними груз приобретенных стереотипов. У шимпанзе они легко превращаются в ритуалы, которые в меняющихся обстоятельствах становятся бессмысленными и даже мешающими. По свидетельству многих приматологов, обезьяны всех видов склонны настаивать на повторении собственных действий, которые однажды привели их к успеху. Они с гораздо большей легкостью изобретают новые формы поведения применительно к возникающим в их жизни задачам и ситуациям, чем переучиваются или переносят навыки из одной ситуации в другую»{671}.

Анализ орудийной деятельности гоминид интересен для проблемы происхождения языка еще и постольку, поскольку изготовление орудий связано с социальностью. Но дело даже не в том, что «главным фактором возникновения языка было коллективное употребление орудий»{672}, хотя это, возможно, тоже имело значение. Не менее значимо, вероятно, и другое: для того, чтобы делать орудия, необходимо, во-первых, время, которое вместо этого могло бы быть потрачено на поиски пищи, выяснение иерархических отношений и т. п., а во-вторых, сосредоточенность на этом процессе. Как было показано еще советским археологом-экспериментатором Сергеем Аристарховичем Семеновым и его коллегами, самое примитивное «рубящее орудие возникало после двух-трех ударов оббивки»{673}, а для получения отщепа с острым краем бывает достаточно и одного (сходные результаты были получены и позднее, Н. Тотом и К. Шик{674}, в том числе в экспериментах, где орудия олдувайского типа изготавливал бонобо Канзи); ашельская же технология предполагает гораздо бо́льшие время— и трудозатраты: орудие обрабатывается со всех сторон, при этом сначала производится грубая оббивка каменным молотком, а затем края ретушируются с использованием мягких отбойников из кости